Язычник [litres]

Они помолчали. Сан Саныч наспех зашивал большую прореху в сетке, а старик пыхтел сигареткой, и в груди его громко сипело, булькало. Сан Саныч же вдруг даже не подумал, а почувствовал, что было куда сильнее, чем обдуманное, что человек этот, пожалуй, умрет скоро. Было это странное чувство: видеть живого, о чем-то рассуждающего человека, но не видеть в этом живом жизни, ее уже как бы и не было в скрипучем организме. Сан Саныч подумал о том, что те девятнадцать лет, которые Иван Иванович Куцко провел в тюрьмах и ссылках, наверное, не то чтобы сильно изменили человека – о каком уж изменении в той костоломке можно было говорить, – а, скорее, родили, и даже не родили, а выкинули совсем другое, новое существо, а то, что было когда-то прежним Иваном Ивановичем, давно умерло на нарах, стекло в парашу. Кто он теперь, этот человек, Иван Иваныч? Самый грошовый на острове пенсионер, тень человека, мелкий стукачок. А до тюрьмы имя его гремело по всему Дальнему Востоку! Иван Иванович – но не Куцко, а Семенюков. Да, Семенюков. Герой Социалистического Труда, он за полтора десятка лет свой рыболовецкий колхоз «Утро Родины» отладил в настолько стройный и сложный механизм, в котором не только отменный работяга, но и последний забулдыга был пристроен к месту и, вращаясь в этом механизме хотя и полуржавой скрипучей шестереночкой, все-таки тащил что-то, что ему было по силам, – тащил в общую копилочку, и она пухла-тяжелела, наливалась миллионами. Отменная икорная, крабовая и лососефилейная продукция шла за кордон, а в страну возвращалась валюта, много валюты, на несколько миллионов долларов ежегодно, из которых пара граммов перепадала и колхозу. Так что хозяйство Семенюкова по праву числилось в рублевых миллионерах. В миллионерах значился не только колхоз, при Семенюкове водился на острове персональный легальный советский миллионер, капитан МРСа-14 Слепцов. А если уж быть совсем точным, думал Сан Саныч, этот миллионер, капитан Слепцов, до миллионера все-таки немного недотягивал: было на его сберкнижках даже меньше девятисот тысяч рублей. Но его все-таки называли миллионером – всему острову сквозь пелену зависти приятно было сознавать, что есть и у них свой доморощенный богатей, на богатея, впрочем, совсем непохожий: скромный пожилой дядечка в мятом морском кителе с протертыми локтями – на материке такие дядечки, одетые в старые стираные пиджачки, в те годы стояли в длиннющих очередях за ливерной колбасой. Насколько Сан Саныч помнил, пенсионер Слепцов, донашивавший старенький китель, помер, на свое счастье, еще до рублевого обвала, оставив своим капиталам единственного наследника – Родину. Помер в тот же год, когда на остров после почти двадцатилетнего отсутствия вернулся отощавший и постаревший бывший председатель колхоза. А вот успели они увидеться либо миновали друг друга на отрезках своего времени, Сан Саныч не знал, да и спрашивать Ивана Ивановича было недосуг.