Язычник [litres]

Они выехали из леса на край неглубокого откоса, на дне которого лежали горы гниющей рыбы. Сан Саныч отъехал подальше, к наветренной стороне, где вонь немного уносилась легкой воздушной тягой с океана, а привычный ко всему Свеженцев прямо на выезде остановился, загородив трактором узкую лесную дорожку, сбавил обороты, выбрался из кабины не то чтобы ошарашенный или удивленный – ему многое приходилось видеть, – а с какой-то тоской посмотрел он теперь на то, что увидел.

Рыбья масса шевелилась, плавала, будто в белом вареве, в клубах червей. И в червивом шевелении, в вонючем соусе смерти еще можно было выхватить взглядом остовы отдельных рыбин: кеты, горбуши, сайры, скумбрии, палтуса, камбалы… Туча мух висела над отвалом, чуть разбухая и опять уменьшаясь. Гулом ее, жутковатой вибрацией перекрывало холостое рокотание тракторного дизеля, и в вибрирующем гудящем звуке, кажется, менялась тональность, словно туча насекомых дышала единым вдохом и выдохом. Из тучи выскакивали-вываливались отдельные отяжелевшие колючие, цепкие комки, врезались в лицо Свеженцева, и он запоздало не столько отмахивался или закрывался от них, сколько жмурился, выставляя вперед ладонь, как бы делая вид, что закрывается. Сан Саныч свое бледно-зеленое лицо поминутно окунал в большой носовой платок и держал там, пытаясь унять подступающую рвоту. Свеженцев приблизился к нему и вдруг вздрогнул: крупный медведь валко пошел в лес по противоположному склону. Пока трактор и уазик подтаскивались к отвалу, зверь терпел, но появились люди, и он в конце концов не выдержал, поднялся из кустов, где, обожравшись, почивал, забыв о бдительности, и пошел в лес, сокрушая сучья. И только теперь, проводив зверя взглядом, Свеженцев увидел еще и ворон: сотни или даже тысячи птиц расселись на ветвях вокруг, они отжировались, видимо, еще поутру и теперь еле сидели, пузато и осоловело, едва не валясь, не пытаясь даже кричать, лениво поглядывая на людей внизу. Свеженцев кивнул Сан Санычу с видом знатока:

– Может быть, тысяча центнеров, а может быть, и все две… – Достал сигареты, закурил, предложил Сан Санычу, тот взял подрагивающей рукой. И Свеженцев не ждал от него ответа, знал, что, если тот попробует заговорить, его тут же и начнет выворачивать. Сан Саныч закурил и побрел вдоль отвала дальше, отыскивая чистый поток воздуха. Наконец остановился, немного отдышался, просипел сквозь поникшие усы подошедшему Свеженцеву:

– Приезжает японская делегация на остров, могут увидеть… Понимаете, что нужно?..

– А чего не понять, – кивнул Свеженцев.

– Справитесь до вечера?

– Чего не справлюсь, должен, – Свеженцев все-таки с сомнением пожал плечами.

– Хорошо… Тогда я отъеду. А к вечеру вернусь, но вы, если закончите, не ждите…

– А чего ж, ехайте…

Но Сан Саныч не уехал сразу, набравшись терпения, он дождался, когда Свеженцев, забравшись в кабину, стал ворочать трактором туда-сюда, и машина, тяжелая, гремучая, блестя стеклом фар, поднимая и опуская забрало ножа, кое-как сорвала первый пласт земли в накрученных связках корней, пихнула в отвал. Сан Саныч чуть потолкался на удалении и пошел к уазику. Уже изнемогший от тошноты, он вырулил на дорогу. Он думал о том, что, может быть, хлопоты его вовсе напрасны, да и не обязан он был делать теперь то, что делал, а сидел бы себе спокойно в кабинете, допрашивал пьяных дебоширов – хата его с краю, и нечего было соваться. Но тут же с тихой гордостью думал, что, оказывается, не такой уж он равнодушный пень, а все-таки болеет душой за свой остров, болеет и опекает.

Три дня назад явилась к нему в кабинет учителка, жена офицера из гарнизона, активистка и общественница, решившая поиграть в партию зеленых, молодая и бойкая, энергично встряхивала узлом на затылке да изрядными, но и сочно-ядреными буграми под кофтой, требовала, чтобы он поехал и своими глазами посмотрел на вопиющие факты. Он же проникающе, прощупывающе смотрел на нее и думал, как хороша была бы эта женщина, с чуть припухлыми пунцовыми губами, если бы распустила свой нелепый узел, рассыпала густые волосы по круглым плечам, сменила бы тему и резкий тон на нежный, доверительный полушепот. Она уговорила-таки его отправиться за полтора десятка километров смотреть «факты», и он тем же днем усадил ее рядом с собой в УАЗ. Она показывала дорогу к отвалу, на который наткнулась со своими юннатами.

Они приехали к отвалу, и Сан Саныч с тоской смотрел на яму, зажимая нос платком, слушал вполуха взбалмошную бабенку. Она же кричала о преступниках – расхитителях природы, что-то доказывала ему, тряся перед носом бумажкой с самодельными выкладками, а его страшно тошнило, обволакивало липкой духотой, стискивало живот, и он боялся лишний раз пошевелиться, чтобы его не вырвало. Наконец они пошли от ямы к дороге, где он оставил тогда машину. И, немного отдышавшись, Сан Саныч выдавил из себя:

– Ну и что?..