Язычник [litres]

Японец еще что-то говорил, но внимание всех – местных и японцев – вновь отвлеклось на ту сторону дороги, что вела к бесхозным пастбищам за поселком. Из темноты на людей надвинулось что-то, выросли тени, и стадо коров, выгнанных хозяйками на вольную ночную пастьбу, вышло к народу. У людей терпко защекотало носы от домашних хлевных запахов. Японцы повеселели, к коровьим мордам потянулись руки. Животные хлопали глазами на яркие фотовспышки – огромные, мощной породы, завезенной сюда полстолетия назад через всю страну из побежденной Германии, трех– и четырехведерницы, похожие на диких доисторических буйволов, невмоготу отяжелевшие, набрякшие от кунаширских тучных трав, с жирными бочищами, распертыми пометом, ни на минуту не прекращающие жевать: толстогубо, сочно, слюнно.

Кто-то стал отгонять стадо, весело покрикивая, и Свеженцев тоже поднялся, замахал на коров руками, те медленно развернулись, пошли прочь, напоследок выметывая на дорогу лепешки – не чета тем лепешечкам, которые могли бы производить материковые коровенки, – полуметровые темные пирожищи с разбрызганными краями густо разметывались по дороге.

После этого Свеженцев немного осмелел, переместился поближе к народу. Стал тихо прохаживаться. У тусклого фонаря молодой мужик по фамилии Тамонов, крупный, с крепким, резко очерченным светом и тенями лицом, пытался угостить водкой японочку в блестящем светлом комбинезоне. Она смеялась, говорила:

– Вотька?.. О, вотька! Ноу…

Но Тамонов, лыбясь мощными зубами, держал над женщиной, помещавшейся у него под мышкой, над ее плечами занесенную ручищу – еще не обнимающую, а лишь касающуюся самыми кончиками огромных черных пальцев поверхностной комбинезонной шкурки, а другой ручищей, довлеющей, суровой, держал у нее под носом наполненный до краев – нет, не задрипанный граненый стакан, а крупный, отсвечивающий искрами хрустальный фужер для шампанского на высокой толстой ножке, с пузатыми боками.

– Ну что ты, цыпа, глоточек за встречу надоть, – громким шепотом говорил он.

– Я тебе дам – надоть, кобелина проклятый, – пощипывала его сзади за поясницу русская женщина, маленькая и толстенькая, но вовсе беззлобная и даже немного шаловливая от выпитого.

– Ша, мымра, – говорил он тем же шепчущим голосом, не меняя улыбки и только слегка поворачивая к законной спутнице лицо, и она нисколько не обижалась на привычные слова.

– Вотька – брр!..

– А ты через «брр», родная. Ведь надоть…

Гриша Карпенко принес полное ведро вареных чилимов. От ведра шел пар, и чилимный дух расползся по толпе. Гриша самодовольно улыбался, приговаривал:

– Вот, ешьте, чифаньте…

Народ расступился. Гриша вытащил из-за пазухи газету, расстелил на травке и прямо на нее горой вывалил чилимов.

– Вот, чифаньте, значит…

Японцы деликатно улыбались, но чилимов не ели. Никто не стал есть, кроме самого Гриши и еще двух-трех мужиков, не знавших предрассудков воспитания, и Свеженцеву стало немного стыдно за Гришу, за себя и за всех своих. Однако чилимы были сытны и вкусны. Свеженцеву стало особенно голодно, и, когда народ отвлекся, он преодолел робость, протиснулся к газете и взял несколько чилимов, подтекающих горячим соком, отошел в сторонку, запихал улов в карман телогрейки, стал доставать по одному, чистить, почему-то не выбрасывая, а складывая панцири в другой карман, и украдкой есть.

Говорили еще какие-то люди: русские и японцы, их снимало телевидение, для чего включалась яркая лампа и направлялась на их лица. Но Свеженцев уже не особо обращал внимание на выступавших и почти ничего не слышал. Да и никто в толпе не слушал речей, народ роптал вполголоса, и уже набирал обороты настырный exсhange: менялись часы, авторучки, блокнотики, открытки… Мальчишка лет четырнадцати – Свеженцев запамятовал, чей сын, – с острым взглядом, в аккуратной дерматиновой курточке с надписью Adidas на груди и спине, перемалывая жвачку, бродил среди японцев. Короткий диалог он начинал с того, что выдувал из жвачки огромный пузырь, тут же лопавшийся и залеплявший ему нижнюю половину лица. Одной рукой он счищал жвачку и запихивал в рот, пальцем другой тыкал в темные очки, торчащие из нагрудного кармана молодого, коротко стриженного японца, наверное, студента.

– Йес, – говорил мальчик выдержанно, но решительно.

– Йес? – робко переспрашивал японец, приподнимая темные, похожие на каллиграфические мазки брови.

– Йес, – твердо повторял мальчик.

Японец беспомощно пожимал плечами, он не знал, как вести себя в подобных ситуациях, и очки перекочевывали в лацкан курточки с Adidas. Мальчик деловито следовал дальше.