Язык цветов из пяти тетрадей

«В саду цветущем, в роще или в чаще…»

В саду цветущем, в роще или в чаще,

Когда бывало в жизни всё не так,

Мне был деревьев говор шелестящий

Как утешенье или вещий знак.

В часы такие тронуть было сладко

Мне их шероховатую кору

И повторялась ранняя догадка,

Что с мыслью их сольюсь и не умру.

И постигал я кроны разум чёткий

И тайнознанье корня и плода,

Любил деревьев на полянах сходки,

Других собраний избегал всегда.

«Иисус, здесь явленный иконой…»

Иисус, здесь явленный иконой, -

Ясноглазый в сущности гайдук,

Истомлённый, даже истощённый

От раздумий горестных и мук.

К ворогам не знающий пощады,

Осудивший развращённый Рим.

Эти веси, пажити и грады

В зыбкой дымке ходят перед ним.

В прошлом веке был бы партизаном,

«Смерть фашизму!» с ними бы кричал,

Чтоб к Его припал кровавым ранам

Край апокрифических начал.

В Болгарии

И летище, и обиталище,

И вретище на жгучем зное,

И прикоснулось к сердцу жаляще

Утраченное и родное.

Всех этих «ща» чурался Батюшков

С брезгливостью итальяниста,

Но от подводных этих камешков

Теченье речи золотисто.

И древлее слоохранилище —

Твоё богатство и опора,

И неизбывна эта силища

Закованного Святогора.

«Леса в горах сосново-буковые…»

Леса в горах сосново-буковые,

Перемежающийся бор

Славянскими поводит буквами,

Не вырубленными до сих пор.

Их многорукая глаголица,

В безгласных дебрях рождена,

Беснуясь, носится и молится,

Под ветром чертит имена.

Святой Власий

Иконный лик Святого Власа…

Болгарин в ризе золотой,

Он – светлый здесь и седовласый,

И представительный святой.

И, нам Вторым завещан Римом,

Святитель полевых работ

Был на Руси высокочтимым

И охранял крестьянский скот.

А в той стране он звался Блезом,

Где мыслью дерзостной Паскаль

Рассек безверье, как железом,

Явив и веру, и печаль.

«В монастыре скалистом исихастов…»

В монастыре скалистом исихастов,

Где лет пятьсот царила немота,

Всё разорили турки, тут пошастав,

И фрески стёрты, и стена пуста.

Подвижничество сметено пожаром,

И уж не стало для моленья уст,

Но ведь полслова не сказали даром,

И воздух от несказанного густ.

Вот от всего осталось только Слово,

В него вселилась подземелья мгла.

И ангелы молчания благого

Над ним простёрли вещие крыла.

«Блеснула Эос в акватории…»

Блеснула Эос в акватории,

Весь горизонт воспламенив,

И всей сильней твоей истории

Об Одиссее старый миф.

И что б о жатве ни пророчили,

Нельзя оракулам внимать,

Пока скорбит о пленной дочери

Деметра-мать.

Приносят траурные маки ей,

И осыпаются сады,

И Гелиос плывёт над Фракией

На гребне облачной гряды.

«Как было небо звездное бездонно…»

Как было небо звездное бездонно

И трепетал познанья смутный свет,

Когда в саду на пире у Платона

Сходились все достойные бесед!

Когда бы ты попал туда, незнайка,

И что-нибудь поведал им о нас,

Ну, чем бы удивил их, угадай-ка!

К чему об электричестве рассказ?

Кончался век пастушеских идиллий,

Любовников пустая болтовня,

И факелы горели и чадили,

И было мало светового дня.

«О, это небо Пифагора…»

О, это небо Пифагора!

И Гелиос, и Орион,

Персей, открывшийся для взора,

И пенье сфер со всех сторон.

О, сколько музыки бесценной

В мерцающей и льющей свет,

Столь стройной эллинской вселенной!

Она прекрасна, спору нет.

И вся в эфирной оболочке…

А ведь действительность груба,

И кличет Диоген из бочки

Нерасторопного раба.

«Благоуханно-нежен, бело-розов…»

Благоуханно-нежен, бело-розов

Блаженный день цветенья и тепла,

И, закружившись возле медоносов,

Не скоро в улей улетит пчела.

Текут века в раздоре и в разгуле,

И спор ведут Гомер и Гесиод,

И дни войны – опустошённый улей,

И годы мира – вожделенный мёд.

Но жить и жить, не ведая о прочем!

Весна пьянит, и чудится спьяна:

Жужжанием раздумчиво-рабочим

История с презреньем пронзена.

Аната

Богиня Обмана Аната

Бессмертна, тужи-не тужи…

Всё вновь, как в Элладе когда-то,

Приемлешь служение лжи.

От первого в жизни обмана

Незримо ты царствуешь, Ложь,

И правду теснишь невозбранно,

И в храмах, и в семьях живёшь!

Конечно, везде ты презренна,

И всё же, как долго ни жить,

Не выйти из этого плена

И жгучие клейма не смыть.

И всё ж помоги, дорогая,

Избавив от тягостных встреч,

Упавшему, изнемогая,

Слова утешенья изречь!

«На земляных работах всё татары…»

На земляных работах всё татары.

Они и спать способны на земле,

Трезвы и востроглазы, и поджары.

А русские всегда навеселе.

И эта кровь и та меня учили

То разрывать словесные пласты,

То буйствовать, не покоряясь силе,

То чуда ждать от вещей темноты.

Единоборство в жилах беспрестанно.

Такая смута! Но завещан мне

Ещё и шелест пальмовый Ливана,

Мятежный и молитвенный вдвойне.

Вить

Но их нельзя остановить,

Они идут, они пришли

Туда, где вьётся речка Вить,

Всё, не витийствуя, сожгли.

Осталась только речка Вить,

Но вечной влюбчивости быт

Успел под кистью в небо взмыть,

Стремглав по воздуху летит.

«Кто знал, что так надолго припозднится…»

Кто знал, что так надолго припозднится