Язык за зубами

В конце концов мы его находим. Небольшое здание, чуть более серое, чем больница. У входа нас уже ждёт мой отец. И мой немолодой кузен. По его лицу сразу понятно, что, в отличие от нас, он приехал вовремя. Появляется мужчина в белом халате и ведёт нас к своего рода ангару с раздвижной дверью. Гроб внутри кажется совсем маленьким. Я подхожу. Вижу его. Он совсем на себя не похож. Мужчина из морга стоит рядом и смотрит на меня, как будто ждёт знак одобрения, чтобы разливать бутылку вина по бокалам. Хорошо, – говорю. Он идёт за всеми остальными. Мы толпимся у входа и подходим один за другим. Хорошо они всё сделали, говорит сестра. Да, очень хорошо, – отвечаю. Не то чтобы у нас была опция что-то сделать по-другому. Сестра всё осматривает, проверяет, и вдруг – что-то не так. Они забыли разрезать галстук. Она заранее об этом просила, и они этого не сделали. Сестра начинает суетиться, ходит туда-сюда с сотрудниками морга. У немолодого кузена терпение на исходе, он хочет поскорее уйти. Так мы опоздаем, говорит он, так мы опоздаем.

Я не знаю, зачем надо разрезать этот галстук, но я точно знаю, что сегодня расписание живых теряет смысл перед вечностью смерти. Единственная важная встреча сегодня у нас с тем, кто лежит перед нами на атласной подушке кремового цвета. Немолодому кузену я говорю, что мы не уйдём, пока галстук не приведут в порядок. Он замолкает. Он понял. Он не глуп, да и не зол.

Разрезаем галстук. Плачем. Кладём цветы в гроб. Плачем. Поправляем цветы. Белые розы. Тюльпаны. Мимозу. Красные розы. Гвоздики. Мы смотрим на нашего покойника, усыпанного цветами. Плачем. Глядя на раздваивающуюся мимозу, я вспоминаю, что пришло время вручить первый конверт с наличными. Я подхожу к мужчине, который впустил нас в ангар, и засовываю ему в карман халата белый прямоугольник. Такое впечатление, что я занималась этим всю жизнь. Затем мне надо отыскать человека по имени Андрей. Он должен отвезти нас на кладбище. На улице никого нет. Катафалк перед моргом не стоит, зато припаркован УАЗ. Я подхожу. Открывается дверца, вылезает мужчина. Он мне по плечо. В руке у него кнут, на голове – что-то вроде казачьей меховой шапки. По-моему, это кубанка. Андрей? – говорю. Андрей, – говорит. В ангар мы возвращаемся вместе. От удивления сестра перестаёт плакать. Я благодарю его. Внутренне – я его благодарю. За его кнут, за меховую шапку и за всё остальное. Андрей убирает кнут, чтобы помочь занести гроб в машину. Все забираются в УАЗ, кроме немолодого кузена, он поедет на своей машине. Я сажусь спереди, рядом с Андреем. Не снимая шапки, он кладёт кнут у лобового стекла и заводит мотор.

Чтобы доехать до кладбища, нужно перебраться с одного берега Москвы-реки на другой. В УАЗе трясёт, пахнет бензином и машинной вонючкой. Сначала меня подташнивает, но постепенно я убаюкиваюсь. На время переправы наступает затишье в потоке слёз. Между двумя светофорами я спрашиваю Андрея, откуда у него этот кнут. Он поворачивает на меня свой взгляд, ещё более синий и прозрачный, чем у кладбищенского Чикатило. Он смотрит на меня строго, но без укора. Отвечает: Это не кнут, а нагайка.

Когда вдали появляются купола, мне уже не хочется выходить из этого УАЗа. Я лезу в карман за оболом для Андрея. Он суёт конверт в свою куртку, не открывая.

Немолодой кузен уже на месте. Он разговаривает с другими более или менее молодыми кузенами, у которых в руках букеты красных роз. Я с ними не знакома, но примерно понимаю, к какой ветке генеалогического древа они принадлежат. Подхожу, здороваемся. По шкале симпатии я поставила бы четыре. Из десяти. Я не знаю, смотрят ли они так на меня потому, что мы никогда не виделись, или потому, что я опухла и они боятся, что я им всплакну в жилетку. Я приглашаю их после похорон к нам домой. Приезжайте, говорю, у нас есть борщ. Ветка переминается с ноги на ногу. Чувствуется, что они не приедут. Чикатило прерывает этот неловкий момент. Он приходит сказать нам, что «всё готово».

* * *

После похорон Чикатило поджидает меня на соседней аллее. Он машет мне рукой. Иду, иду, говорю. В то время как все остальные направляются к выходу, я достаю самый толстый конверт с наличными и протягиваю ему. Это последний. Он пересчитывает, ещё раз напоследок пытается повысить цену. На этом этапе я уже не способна определить, что я делала в течение дня: давала взятки, обычным способом оплачивала ритуальные услуги или и то, и другое одновременно.

Когда мы приезжаем домой, я сразу несу на стол наши с Ларисой заготовки и ставлю греться борщ. Немолодой кузен нахваливает мои поминко-хозяйственные способности. Переехавший-жить-в-Москву-муж-сестры-Фредерик присоединяется к нам с их дочкой. Моей племянницей. Ей пять месяцев. Мы устраиваем её люльку рядом со столом, на кровать. Все садятся, и начинаются тосты.