Язык жестов

женщина-победитель, во всем дошедшая до вершины,
проклятие подчиненных, подарок для акционеров,
двигает разные суммы, решает чужие проблемы.
решает сегодня не краситься: выходные,
ей не надо вставать, встречаться по интересам,
находить имена деньгам, кредиты – бизнес-идеям.

длинные выходные, страна погружается в праздник,
медленно расцветает под легким июньским солнцем,
гонит по тротуарам ошметки любви тополиной
шагами четвероногих парочек на бульварах.
она позволяет уборщице уехать в деревню к мужу,
задергивает на окнах тяжелые пыльные шторы,
не собирается жить, выбирает удобный способ -
эффективный и не затратный.

рязанов снял про нее кино – правда, про молодую;
сейчас-то она постарше той героини.
умница и красотка в своем студенческом прошлом,
потом – начало двухтысячных, первые яппи.
тогда пятилетка вдруг перестала значить «три года»,
а стала обозначать непрерывность стажа.
она и не прерывала – разве что только после
одной поездки – первой командировки.
тогда ей казалось, что это еще некстати,
не от того, да и жалко коктейльных платьев,
узких коктейльных платьев, купленных для вечеринки
по случаю повышения и распродажи.

стоит ли говорить, что некоторые она даже
и не надела; сразу стала отовариваться в ЦУМе,
зарплата ей позволяла, вот только график
работы не позволял надевать одежду,
в которой была бы видна беззащитная ее шея,
тоненькая ключица со школьным шрамом,
колючее плечико с родинкою в подмышке.

постепенно она забыла про эти вещи.
стоя под душем, обнаруживала их снова -
и забывала, смывая пену морского бриза,
морскую соль дорогую смывая с бортиков ванны;
думала – это кусочек мочалки налип или грязь попала,
терла ключицу с подмышкой до покраснения,
ахала, улыбалась, влезала в глухую рубашку,
шла на собрание, договаривалась, добивалась,
чтоб ей платили.

вот и сейчас на ней глухая рубашка.
на фотографии у нее какое-то выражение
сосредоточенного беспокойства, как будто рядом
что-то случилось – а она бережет кого-то
от этого происшествия, как родственника – от боли,
от нехорошей новости – друга, свой рак – от сына.
правда, у нее нет сына: она вообще-то
была бездетна, сгорела за две недели.
до последнего никому и не говорила.
потом уже, на корпоративных поминках,
кто-то сказал, что, скорее всего, ей было
некому рассказать, кроме лечащего в больнице.
мать ее где-то в провинции, ей и не сообщили,
не смогли найти телефона.

и вот она, отошедшая от балконной
двери в последний день перед биопсией,
нащупывает ту родинку у себя в подмышке,
задерживает дыхание, планирует, представляет.
женщина, победившая собственные инстинкты:
не мать, не жена, не любимая, не живая,
бредущая по магазинам, сидящая в кинотеатре
одна во втором ряду, будний день, середина,
заказывающая мохито без второго в подарок, -
одна непарная тварь в тесном Твоем ковчеге.
то ли она без билета, то ли к ней опоздали,
но Ты
в любом случае
просчитался