Языки Пао. (Сборник)

... Когда они проснулись, было раннее утро — небо свинцово-серое, угольно-черный склон горы, в сумраке ревела Река Ветров. Чуть помедлив, Беран заговорил:

— Ты обо мне почти ничего не знаешь — тебе неинтересно?

Гитан Нецко промолчала. Берана задело ее безразличие, и он сам стал рассказывать:

— Мне пятнадцать лет. Я родился на Пао в Эйльянре. На время мне пришлось поселиться на Брейкнессе. — Беран ждал, что девушка что-то спросит, но она глядела в узкое окно на небо. — Сейчас я учусь в Институте, — продолжал Беран. — До вчерашнего дня я не мог выбрать тему дальнейшей научной деятельности, но теперь знаю — я стану Магистром Лингвистики!

Гитан перевела на него взгляд, лишенный каких бы то ни было чувств. Глаза у нее были большие, ярко зеленые, они резко выделялись на бледном лице. Девушка была на год младше Берана, но под ее взглядом он чувствовал себя ребенком.

— О чем ты задумалась? — тихо спросил он.

Гитан пожала плечами:

— Да, в общем, ни о чем.

— Иди ко мне. — Беран склонился над ней, целуя ее губы, шею, руки. Она по-прежнему не сопротивлялась, но оставалась совершенно равнодушной. — Я тебе неприятен? — взволнованно спросил Беран.

— Как это может быть? — удивленно спросила девушка. — В условиях моего контракта сказано, что мои чувства здесь не имеют значения.

Беран резко вскочил.

— Я же объяснил тебе, что я паонит! Я — не человек Брейкнесса!

Девушка молчала.

— Когда-нибудь, может быть, уже очень скоро, я вернусь на Пао и ты вернешься со мной. — Девушка никак не реагировала на его слова. Беран не мог скрыть раздражение. — Ты мне не веришь?

— Будь ты настоящим паонитом, то понял бы, что я тебе верю, — глухо ответила девушка.

— Не знаю, кто я, но так или иначе ты мне не веришь, — помолчав, сказал Беран.

И тут девушка дала волю своему гневу:

— Какое это имеет значение? Почему ты гордишься, что принадлежишь к паонитам, которые, подобно безмозглым дождевым червям, позволяют Бустамонте разорять их дома, убивать их — и даже не пытаются сопротивляться! Они, как трусливые овцы, удирают от опасности. Одни спасаются на других континентах, другие, — она метнула взгляд на Берана, — на других планетах. И я не испытываю ни малейшей гордости от того, что я — паонитка.

Беран мрачно молчал. Он вдруг увидел себя глазами девушки, осознал свою ничтожность, и его даже передернуло от отвращения к себе. Ему нечем было себя оправдать — ссылки на то, что обстоятельства были сильнее его и он не понимал ситуацию, только подтвердили бы ее мнение о паонитах.

Беран вздохнул и начал одеваться.

— Прости меня, — тихо сказала девушка, касаясь его руки. — Я понимаю, ты не хотел ничего плохого.

Беран покачал головой, на него вдруг навалилась такая усталость, будто он постарел лет на сто.

— Я и правда не хотел ничего дурного. Но и то, что ты говорила, — правда. Надо выбрать какую-то одну...

— Я плохо разбираюсь в этом, — ответила девушка. — Для меня правда то, что я чувствую. И еще я знаю, что если бы могла, то с наслаждением убила бы Бустамонте.

Выждав время, предусмотренное этикетом, Беран отправился на аудиенцию к Палафоксу. Его встретил один из сыновей хозяина и после приветствия осведомился, по какому делу он пришел, но Беран не стал углубляться в подробности. Минуты две Беран ждал в небольшой строгой приемной на самом верху здания. Он нервничал перед предстоящим разговором, так как знал, что уступает Палафоксу в мастерстве ведения дискуссии. Между тем необходимо было действовать осмотрительно, незаметно прощупывая почву. Наконец он спустился по эскалатору в комнату для утренних приемов, отделанную деревянными панелями. Палафокс, облаченный в темно-синее платье, ел маринованные фрукты. Увидев Берана, он не удивился и спокойно кивнул. Беран церемонно поприветствовал его и заговорил как можно тверже:

— Я принял важное решение, Лорд Палафокс.

— Что в этом удивительного? Ты в том возрасте, когда человек отвечает сам за свои поступки и уже не принимает легкомысленных решений.

— Я решил вернуться на Пао, — не давая себя сбить, резко сказал Беран.

Палафокс ответил не сразу, но его реакцию легко можно было угадать. Ответ его прозвучал тоже достаточно резко:

— Странно, что ты назвал это важным решением, так как оно полностью лишено мудрости.

Снова последовало напряженное молчание, но Беран был преисполнен решимости:

— Я обдумал нововведения на Пао, и они вызывают у меня беспокойство. Несомненно, в программе есть рациональное зерно, но, с другой стороны, все это выглядит насильственным и неестественным.

Палафокс криво усмехнулся:

— А у тебя есть альтернативные варианты? Что ты противопоставишь программе Бустамонте?

— Но ведь я — истинный Панарх, в то время как он — всего лишь Старший Аюдор. Если я вернусь, он обязан будет мне повиноваться!

— Теоретически ты прав. Но как ты докажешь, что ты тот самый Беран, истинный Панарх? Бустамонте ничего не стоит объявить тебя самозванцем или безумцем.

Беран растерянно молчал — о таком варианте он не думал. А Палафокс жестко продолжал:

— Тебя легко уничтожат, и ты ничего не добьешься.