Языковые основы русской ментальности

Разумеется, на практическом уровне существования это не приводило к тому упрощенному состоянию, которое часто приписывается сегодня русским: будто в отличие от логически строгой мысли и прагматической рассудочности западного человека мы обретаемся на уровне образов и впечатлений и неспособны к разумному решению проблем. Рассудительность и практическая тонкость мысли русского мужика поражает иностранца с XV в., с этим тоже все в порядке. Речь идет о предпочтениях: для русского сознания духовно идеальное, возвышающее над бытом выше приземленно человеческого рационализма. Дух направляет мысль, а не наоборот.

Не забудем, что ratio и logos представляют собой одно и то же единство логического и лингвистического, мысли и слова, и только выражено оно в латинском или в греческом термине. Мы наследники византийского Логоса, но даже сравнение смыслов греческого и русского слов, logos и «слово» при внешнем их подобии показывает различия, существующие между культурами. Греческий термин образован от глагола со значением ‘говорить’, тогда как «слово» — от глагола со значением ‘слушать’. В греческом слове преобладает идея разумности, того же ratio, тогда как для славянского употребления более характерно значение, связанное с выражением духовного, а не рассудочного знания. В греческом подчеркивается индивидуальная возможность человека распоряжаться своим собственным «логосом», а в славянском указана зависимость личного «мнения» или суждения от общего, соборного восприятия или знания (совместного co-знания) — не личным разумением человека, а божьим произволением, в которое надлежит «вслушаться». Такое предпочтение коллективного и возвышенного существенно, оно подчеркивает направленность славянского выбора. Оказывается, даже при переводе греческого термина logos славяне заимствовали природно свое, то, что ближе их духу: «Ratio есть человеческое свойство и особенность; Логос метафизичен и божествен» (Лосев 1991: 215).

Сказанным определяется и предпочтение в производной терминологии. Модное ныне слово «менталитет» («ментальность» в русской форме) соотносится именно с рацио; в русской традиции ментальности соответствует духовность, т. е. та же способность воспринимать и оценивать мир и человека в категориях и формах родного языка, но с преобладанием идеальной, духовной точки зрения. Когда русский философ пишет для западного читателя, он вынужден «переводить» понятие духовности, подобно тому, как это делает Николай Бердяев: «Русский ментализм еще скажет свое слово Европе». Речь идет о «русской духовности».

В остальном средневековая культура совпадала на Западе и на Востоке Европы, характеризуясь следующими признаками:

а) эта культура носит вербальный характер — все средневековые «художества» исходят из слова («В начале было слово...»), а особое отношение к Логосу обусловило у православных предпочтение «Иоаннова христианства» (слова Николая Бердяева намекают на Четвертое Евангелие) христианству «Петрову» или «Павлову»;

б) средневековая культура насквозь символична, поскольку принятие христианства ведет к заимствованию готовых христианских символов, последовательно сохраняющихся как образец в литературе новопосвященных «новых людей»; это обусловило художественные особенности текстов, о которых речь ниже, но главное, что несет с собой символ, — «утрату красок» (Лев Карсавин) в восприятии и изображении мира; такова цена, которую платит культура за углубление смыслового поля личного сознания христианина;

в) средневековая культура традиционна — это культура культа, и тексты её таковы же (формульность, этикетность, канон). Общность языка и равноценность заложенных в древнерусских текстах идей сохраняли массив текстов почти неизменным, обеспечивая общность культурной традиции во времени и в пространстве распространения Slavia Orthodoxa — православной культуры Средневековья.

Национальная культура создаётся постепенно путем диффузии исконно славянских (языческих) и заимствованных христианских черт, но первые книжные жанры заимствованы.