Ибн Сина Авиценна

В доме жила семья чиновника финансового дивана. Все упали ниц, Махмуд велел устроить в этом доме ночлег, … Мысли страшным обручем сжимают голову Али. «Наверное, жизнь моя кончилась, — грустно думает он, — как кончается жизнь курицы, которой отрезали голову, по голова ее все еще бьется о камни. Так бьюсь и я о последние мысли тех, с кем еще связана судьба Хусейна.

… Махмуд, читая хамаданские трактаты Ибн Сины, как-то сказал: птицы — это учёные. Клетка — моя держава. Птица, которая вырвалась из плена, — Ибн Сина. Восемь вершин — восемь городов, что приютили его. Царь — Халиф. Выше Халифа ему некуда идти. Силки на ногах — мои преследования. Освободит Ибн Сину от них лишь Смерть.

— Чья? Твоя? — спросил пьяный Насир Хусров, наливая Махмуду в кубок вино. И засмеялся.

… — Оценка каждому будет дана на пороге смерти, — сказал Махмуду Али из глубины своего сострадания. — Только здесь вы поймете, что истиной жизни у вас было несколько мгновений. Может, и в минуту они не соберутся. Это не те дни, месяцы и годы, когда вы воевали, кутили и казнили, а те несколько мгновений, когда, сойдя с коня, перевели через дорогу, запруженную вашими войсками, испуганного старика, или те несколько часов, что бродили по весенней степи и ила кал и слезами роста души, или минута, когда, посадив на одно колено своего маленького сына, на другое — маленького раба, равно играли с ними, рассказывая сказку, а заревели оба, вытирали им щеки заскорузлыми пальцами. В эти минуты вы истинно в жили. На эти минуты ушли 00 лет вашего существовании на земле.

… Когда солдаты устали грабить Рей, Махмуд ваял лист бумаги и написал халифу в Багдад: „Прошу позволения совершить хадж в Мекку и войском, чтобы по пути заодно очистить от карматов эту свитую дорогу, а на обратном пути разгромить карматское государство Бахрейн“.

На самом же деле задумал Махмуд завоевать Багдад. Может, тогда отпустит, даст продохнуть веревка-мысль о проигранной перед лицом Вечности жизни. Но что Вечность! И перед халифом струсил. Получив от него отказ» подчинился. Пошел домой в Газну.

… Как глоток горной воды, только что родившейся у снежных вершин в искрах ослепительного солнца, пришли наконец к измученному Али мысли об Ибн Сине. Вот он едет, опустив поводья коня… Смотрит в спину эмира Исфахана. Сзади движется в тучи пыли огромное войско. Идут войной на Шапурхаст — чего-то там не довоевал эмир.

Все три тюремные трактата о Путешествии: «Хайй Ибн Якзан», «Птицы», «Саламан и Ибсаль» — это мысли о Неизвестном философе, который обосновал учение об обожествлении человека [221]. Вот он так в пишет: «обожествление человека — есть единение его с богом насколько возможно. Но и бог воплощается в человеке. Невыразимо это никаким словом, непостижимо для разума. Не будучи человеком, как и нечеловеком, бог из людей — высший в человечности, как сверхчеловек, как истинный человек. Вхождение же бога в человека мы мыслим, как тайну», … Хозяин бьет раба… Раб осознал, что по природе своей он ни чем не отличается от хозяина. И устыдился рабства.

… Али опустил глаза перед тем Али, гордость которого так И не расцвела в свободной жизни. Но то, что он осознал в себе себя такого не состоявшегося, поняв, ка кии бы он мог быть, будь хозяином своей судьбы, наполнило его достоинством. Сквозь слезы счастья он увидел далеко впереди себя Ибн Сину, идущего по солнечной дороге. «Ах, Хусайн, Хусайн. Мне не догнать тебя, — подумал Али, — не догнать твою мысль, но я хоть издали налюбуюсь ею. Иди. Я все равно с тобой».

Целую тысячу лет изживало в себе человечество униженность раба. Тысяча лет огромной интеллектуальной работы ессеев в кумранских пещерах! И поняли они: сын человеческий — это Сын Человечески и, то есть человек, соединившийся с богом (Истиной, Правдой, Красотой). Это и есть истинный человек. Таков гуманизм ессеев. Двумя мощными погонами двигалась человеческая мысль: профессиональная философия, пытавшаяся найти ответ на вечные вопросы, народная философия — попытка раба осмыслить опыт восстаний, борьбы духовного поиски.

Как бы близко человечество ни подходило к черте, на которой гибель, оно всегда предпримет последнюю попытку спастись духовностью. Посмотрите на лица людей, живших в первом веке новой эры, время расцвета ессеев: фаюмские портреты, скульптура Халчаяна, пещерные росписи первых христиан.

Как устал Дух, но и как он прекрасен!.. «Те, что выживут в мрачные времена, будут жемчугом», — сказал в VIII веке до и, в, пророк Исайя, по губам которого, согласно преданию, бог провел горящим угольком (а люди распилили его деревянной пилой).