Молись Богу о удалении от тебя напасти и вместе отрекайся своей воли, как воли греховной, воли слепой; предавай себя, свою душу и тело, свои обстоятельства, и настоящие и будущие, предай близких сердцу ближних твоих воле Божией, всесвятой и премудрой.
«Бдите и молитеся, да не внидете в напасть: дух убо бодр, плоть же немощна»[185]
. Когда окружат скорби, нужно учащать молитвы, чтоб привлечь к себе особенную благодать Божию. Только при помощи особенной благодати можем попирать все временные бедствия.Получив Свыше дар терпения, внимательно бодрствуй над собою, чтоб сохранить, удержать при себе благодать Божию. Не то грех неприметно вкрадется в душу или тело и отгонит от нас благодать Божию.
Если ж по небрежению и рассеянности впустишь в себя грех, особливо тот, к которому так склонна немощная плоть наша, который оскверняет и тело и душу: то благодать отступит от тебя, оставит тебя одиноким, обнаженным. Тогда скорбь, попущенная для твоего спасения и усовершения, сурово наступит на тебя, сотрет тебя печалью, унынием, отчаянием, как содержащего дар Божий без должного благоговения к дару. Поспеши искренним и решительным покаянием возвратить сердцу чистоту, а чистотою дар терпения: потому что он, как дар Духа Святого, почивает в одних чистых.
Святые мученики воспевали радостную песнь среди печи разжженной, ходя по гвоздям, по острию мечей, сидя в котлах кипящей воды или масла. Так и твое сердце, привлекши к себе молитвою благодатное утешение, храня его при себе бдительностию над собою, будет воспевать, среди несчастий и бед лютых, радостную песнь хвалы и благодарения Богу.
Ум, очищенный Чашею Христовою, соделывается зрителем духовных видений: он начинает видеть всеобъемлющий, невидимый для плотских умов промысл Божий, видеть закон тления во всем тленном, видеть близкую всем, необъятную вечность, видеть Бога в великих делах Его – в создании и воссоздании мира. Жизнь земная представляется ему скорооканчивающимся странствованием, события ее – сновидениями, блага ее – кратковременным обольщением очей, кратковременным, пагубным обольщением ума и сердца.
Какой плод временных скорбей, приносимый ими для вечности? Когда святому апостолу Иоанну было показано небо, один из небожителей спросил его, указывая на бесчисленное собрание светоносных белоризцев, праздновавших пред престолом Божиим свое спасение и блаженство: «Сии облеченнии в ризы белые, кто суть, и откуду приидоша? – И рех ему, – говорит Иоанн Богослов, – Господи, ты веси»[186]
. Тогда сказал Богослову небожитель: «Сии суть, иже приидоша от скорби великия и испраша ризы своя, и убелиша ризы своя в Крови Агнца. Сего ради суть пред престолом Божиим и служат Ему день и нощь в церкви Его: и Седяй на престоле вселится в них. Не взалчут ктому, ниже вжаждут, не имать же пасти на них солнце, ниже всяк зной: яко Агнец, Иже посреде престола, упасет я, и наставит их на животные источники вод, и отъимет Бог всяку слезу от очию их»[187] (Откр.7:13–17).Отчуждение от Бога, вечная мука в аде, вечное общение с диаволами и диаволоподобными людьми, пламень, хлад, мрак геенны – вот что достойно назваться скорбию! Это точно – скорбь, великая, ужасная, нестерпимая.
К великой вечной скорби приводят земные наслаждения.
От этой скорби предохраняет, спасает Чаша Христова, когда пьющий ее пьет с благодарением Богу, с славословием всеблагого Бога, подающего человеку в горькой Чаше скорбей временных беспредельную, вечную Свою милость.
II
Наверное, это звенела бизонова трава. Бизонова трава, звона которой он не слышал, пока она не зашелестела совсем близко. Как не слышал и не видел ничего вокруг. Кроме реки внизу. Кроме золотистого берегового песка. Все равно. Уже все равно. Слава Богу за все.
Текамсех освободил ему руки.
– Он же пообещал, что не уйдет, – заметил Текамсех Сколкзу. – Он ведь вырос с нами. Ты не знаешь Маленького Сына Волка?
Сколкз Крылатый Сокол ничего не сказал. Он просто повернулся и пошел прочь. Натаниэль взял лошадь в повод. Все тот же мир, все то же синее небо. Все тот же он сам. Книга Екклесиаста.
Они остановились часа через два. Дать отдых лошадям. Просто здесь заворачивала река и был пологий и удобный спуск к воде. И Лэйс, забытый и словно никому не нужный, сидел и смотрел на реку, на зеленый склон. И грустил. Никто не смог бы не грустить.
Трава серебрилась и колыхалась под береговым ветром. Как когда-то в детстве, как когда-то в Висконсине. Натаниэля захлестнула отчаянная тоска по дому. Там такая же зеленая трава и такое же пронзительное, синее небо… Там жизнь. Многая лета…