Ибсен. Путь художника

Алмерс(возвращаясь). Нам предстоит тяжелый трудовой день, Рита.

Рита. Увидишь… иногда будет выпадать на нашу долю и тихий воскресный покой.

Алмерс(тихо, растроганный). Когда мы, быть может, будем живо ощущать близость духов.

Рита(шепотом). Духов?

Алмерс(по-прежнему). Да. С нами, быть может, будут… те, кого мы потеряли.

Рита(медленно кивает). Наш маленький Эйолф. И твой большой Эйолф.

Алмерс(глядя перед собой). Быть может, нам иной раз… на пути жизни… и удастся увидеть хоть отражение их…

Рита. Где же, Альфред?.. Куда нам смотреть?

Алмерс(пристально глядя на нее). Ввысь.

Рита(одобрительно кивая). Да, да… ввысь.

Алмерс. Ввысь, к горним высотам. К звездам. В царство великого безмолвия.

Рита(протягивая ему руку). Спасибо!

(4: 342)

Так заканчивается драма.

Воскресение к жизни земной

В финальной сцене Алмерс возвращается к прежнему разговору с Ритой. Рита тогда сказала ему, что счастье в жизни — это все-таки главное для человека. Теперь он осторожно замечает, что закон превращения, может быть, удержит их вместе. Но он говорит об их отношениях, а не о внутренних переменах, которые, в свою очередь, начинает чувствовать Рита:

Рита(медленно кивая). Превращение совершается теперь и во мне. Я его так мучительно чувствую.

Алмерс. Мучительно?

Рита. Да, ведь это тоже словно роды.

Алмерс. Так оно и есть. Или воскресение… возрождение к высшей форме жизни.

Рита(уныло глядя перед собой). Да… с утратой всякого земного счастья.

Алмерс. Эта утрата и есть выигрыш.

Рита(запальчиво). Ах, фразы! Господи, мы ведь дети земли.

Алмерс. Но мы все-таки сродни и морю, и небу, Рита.

Рита. Ты, быть может. Но не я.

Алмерс. О нет. Ты сама не подозреваешь, насколько ты им сродни.

(4: 336)

Рита говорит, что в ней что-то меняется. Она готова отказаться от своих эгоистических требований к мужу, она хочет помочь ему жить, деля с ним тяготы жизни. А тот начинает понимать: Рита — не просто женщина с земными страстями и помыслами. Он чувствует — не осознавая, что непреложный закон превращения дает им единственный шанс быть вместе в грядущей жизни, исполненной смысла.

В этом диалоге Алмерс употребляет слово «воскресение» в значении перехода к более высокой или осмысленной жизни. Вырванное из контекста, это слово вызывает ассоциации с христианским вероучением. Но для Алмерса — и в контексте драмы— о жизни после смерти не идет даже речи. И все-таки странно, что Алмерс употребляет это слово сразу после разговора с Ритой о тщетности христианской веры в загробное счастье.

Они впервые четко определяют себя как земных людей, связанных с земным бытием и не тешащих себя мыслями о «небесном блаженстве». Когда Алмерс говорит после этого о свершившемся с ним превращении, он называет его «воскресением». Для него это значит пробуждение к более высокой или осмысленной земной жизни. Может показаться, что Ибсен устами своего героя пытается лишить христианство эсхатологической перспективы. В то же время Ибсен намекает, что христианские представления о воскресении к райской жизни лишь отражают мечты человека о более достойной и счастливой жизни на земле. Только земное бытие имеет значение для людей. И в нем заключено счастье, доступное пониманию человека. Bleibt der Erde treu — «Будь верен земле! И не слушай тех, кто предлагает неземные надежды», — говорит современник Ибсена Ницше устами своего Заратустры. Сам Ибсен задолго до этого устами Юлиана в пьесе «Кесарь и Галилеянин» обвинил христианство в том, что оно во имя загробной жизни изменяет жизни земной.

В «Маленьком Эйолфе» Ибсен вновь подчеркивает необходимость пробуждения к жизни, исполненной смысла, — жизни здесь и сейчас. Мысль о том, что воскресение целиком и полностью связано с земной жизнью, представляется важной для анализа последней драмы Ибсена — «Когда мы, мертвые, пробуждаемся».

Закон изменения, превращения и подлинное превращение