Ида

— Так вот Абраша, что я тебе отвечу. Еврей, прежде чем обмануть православного чешет себе лоб, а православный, после того, как его обманул еврей, чешет себе затылок, мол, опять обманули. Это происходит так часто и у того и у другого, что там и образуется лысина. У тебя на лбу, а у меня на затылке. И не смотри на меня так, как будто я сошел с ума. Это чистая, правда.

— Фу ты, старый дурак, напугал меня, хотя мысль у тебя правильная. Видать запах Жориного башмака прибавил тебе мозгов. Я тебя спрашиваю. Чем пахнет?

— Хорошо Абраша, я тебе отвечу и на этот вопрос. Башмак почти ни чем не пахнет, слегка отдает моим шикарным одеколоном. Но теперь появилась другая проблема, куда деть крахмал.

Абраша не сразу поверил Яше, но по их уговору и Абраша должен был нюхать вторым номером обязательно. Абраша слегка потянул своим достаточно большим носом. Креститься он не умел, но и он жив остался. Видимо, действительно из башмака шел целебный дух, так как решение, куда деть крахмал тут же пришло к Абраше.

— Чего тут думать, сошью чехольчик и под стельку сунем крахмал. Можно менять хоть каждый день, хоть каждую неделю. Все зависит от того, когда появится сам запах Жориных ног.

Жора появился к вечеру, когда его начищенные до блеска башмаки стояли на лавке, на которой сидели Яша и Абраша. Ботинки были как новенькие.

— Ну что братья, ботинки я вижу готовы. Нюхать я их не буду, все одно ни чего не чувствую и башкой об ступеньки я не бился, как моя тёща. И вот, что я вам скажу, но это при том, что дед Бурмака останется жить при повторном эксперименте, ибо нюхать придется ему, он у меня первопроходец в этом деле. Вот вам денежка, и если какая сволочь вас тронет, зовите меня. Хотя, вас не тронет ни одна собака на Молдаванке, я лично всех оповещу. Абраша и Яша относятся к касте неприкасаемых. Моё слово верное. Ни лавки, ни двери можете больше не запирать, вы меня знаете.

Дед Бурмака категорически отказался проводить на себе эксперимент повторно, но Жора его быстро уговорил. То ли кулак, то ли бутылка первача, что гнала Мацепудра с Валькой Пилихатой, но факт остается фактом. Бурмака нюхнул со всей силы, видимо, дед Бурмака плохо делать ни чего не умел, так как ничего и не делал в своей жизни. Дед Бурмака приготовился падать со своего стула, и было приготовлено полное ведро холодной воды, но вода не понадобилась, Бурмака остался на своем стуле и с наслаждение обнюхивал уже второй ботинок, от туда шел нежный запах одеколона, который изобрел Яша. Бурмака хорошо знал этот запах, так как стригся два раза в год у Яши.

— И что тебе сказать Жора? Кроме запаха парикмахерской Яши я больше ни чего не чувствую и остался жив. Циля тебя снова полюбит и вернет к себе в подруги мадам Клоцман вместе с её собачкой. Можешь смело надевать свои щеблеты и щеголять по Михайловской улице.

Дед Бурмака произнес эти слова в эпохальном стиле, и они стали пророческими. Жора надел башмаки и прошелся несколько метров. Ботинки издавали замечательный скрип. Некоторым это звук не понравился, а собралось лицезреть это зрелище пол Михайловской улицы. Нет, они не пришли посмотреть на ботинки, они их видели ежедневно, они пришли посмотреть, как дед Бурмака будет терять сознание и к нему будет применено реанимационное пособие. Народ с удовольствием ходит на публичные казни, а тут как раз была почти казнь, только без виселицы и топора. Вместо казни деда Бурмаки, оказался скрип. Жора нашелся, что сказать.

— А мне нравится. Хай, себе скрипят. Это даже хорошо. Ни один болван на меня не наткнется ночью, и когда я буду идти по улице, все будут знать, тут идет Жора.

И он со страшным скрипом пошел к себе домой. Вот на счет, тут идет Жора, Жора сильно ошибся. Через несколько дней вся Одесса, что проживает на Молдаванке и Пересыпи стала носить со страшным скрЫпом башмаки. Вот откуда взялась эта крылатая фраза из знаменитой песни за Костю рыбака. Секрет такого скрЫпа знали только Яша и Абраша. У них не было отбоя от заказчиков. Весь одесский крахмал ушел на стельки, которые шил Абраша и которому помогал Яша. Брамс по этому случаю написал стихи и положил их на музыку, после чего и родилась знаменитая народная песня, про портного Абрашу и парикмахера Яшу. Брамс хотел о сапожнике, но у него не было рифмы. Абраша не возражал, он так и говорил.

— Сапожник и портной, это где-то рядом. И тот и тот занимаются кройкой. А кто кожу кроит, кто ткань, значения не имеет.

Вот так, одни ботинки Жорика произвели на свет две великие песни.

Абраша был на высоте и подтрунивал над Яшей.

— Чего я хочу тебе сказать, ты кушаешь мой хлеб Яша.

Но теперь это было без злобы. Старикам не чего было делить, хотя Абраша быстро забыл, что сама идея принадлежит Яше.

У Яши так же было образование, и он посещал в детстве гимназию. В Одессе в моду вошел перманент. Дамы желали быть в кудряшках и эти кудри должны долго держаться. Теперь идея пришла к Абраше.