Идеальные разведенные

Потому что, если такова плата за ребенка, то я буду терпеть что угодно и сколько угодно.

Три дня назад я позвонила Леону.

Я хотела, чтобы он приехал, хотела рассказать, но он не взял трубку.

Но я все-таки узнала.

Узнала, что Игнатов сейчас в Петербурге и он ооочень занят!

Мне сказала об этом… Алина.

АЛИНА!!!

Она мне ответила с личного телефона Леона!

Клянусь, в тот момент я даже забыла о тошноте, потому что мой мозг начал активно фонтанировать идеями, подыскивая правильное объяснение факту того, почему телефон моего мужа оказался в руках его помощницы.

И ни один из предложенных вариантов меня не устраивал.

«Я передам Леону… кхм… Борисовичу, что вы звонили», — пропела нахалка и положила трубку.

Мне хотелось разбить телефон о стену. А лучше о голову бывшего. А еще лучше — о голову Алины и бывшего мужа!

Сидя в обнимку с унитазом, я глотала соленые слезы и ненавидела весь мир, когда поздно вечером Леон привычно прислал сообщение, спрашивая о моем чертовом самочувствии.

Он не перезвонил!

Так и не перезвонил!

Мне хотелось проорать ему, как я его ненавижу вместе с его наглыми головастиками, посмевшими без разрешения вторгнуться в мое тело. Хотелось показать, как я мучаюсь и, как мне плохо, но вместо этого я написала, что у меня всё прекрасно.

Катись ты к черту, Игнатов! Вместе со своей вешалкой!

* * *

У меня было две недели, чтобы свыкнуться с мыслью, что я беременна. Я планировала посвятить это время себе, принять себя новую, полазить на мамских форумах и беременяшек, распланировать походы по врачам.

Ничего из этого я не выполнила, кроме анализов, которые я сдавала перебежками, как партизан, между приступами тошноты и бессилия.

Я практически забила на работу, оставаясь помирать дома. И только пару раз накрасила невест, о чем неимоверно жалею.

Думаю, после этого я растеряю добрую половину клиентов, потому что первая уходила от меня с таким лицом, будто побывала не в руках визажиста, а на бальзамировании у танатокосметолога, а вторую и вовсе пришлось долго уверять, что я — та самая Игнатова Агата, а не наркоманка со стажем. А всё потому, что в это утро я сдавала кровь из вены, в которую мне не могли попасть несколько раз, мучая мои еле заметные вены и оставляя синяки и проколы. Прибавьте сюда бессонную ночь, мое бледное худое лицо и синюшные разводы под глазами, — и вы получите портрет героинщика.

— Я не хотела Вас беспокоить. Думала, что это нормально, — понимаю, что звучу глупо и по-детски наивно, поэтому опускаю глаза в пол.

— Вот так, как у вас, Агата, не нормально, — отчитывает меня Татьяна Александровна, как несносного ребенка, — вы ставите под угрозу свою жизнь и жизнь ребенка. Вы знаете, чем опасны обезвоживание и интоксикация?

Ее тон ровный и сдержанный, она не кричит на меня, не ругает. Но меня настолько пугают ее слова, что моё тело моментально холодеет, и вся я превращаюсь в сплошную ледышку.

Ну почему я такая идиотка? Почему я всегда всё делаю неправильно? Что не так со мной?

— У вас в анализе повышен уровень ацетона. Пока не критично, но с учетом вашей интоксикации и завышенного СОЭ в крови, — продолжает резать меня без ножа, — пишу вам направление в дневной стационар. Вы поняли меня, Агата?

Быстро-быстро киваю и утираю бумажными платочками слезные дорожки.

«Это тебе, Игнатова, за твою слабость, за те моменты, когда сдавалась и жалела о беременности», — зудит моя совесть.

А сейчас я кладу руку на свой прилипший к спине живот и боюсь.

Боюсь потерять эту маленькую живую горошинку.

— Агата, — берет меня за руку Татьяна Александровна. Ее руки такие мягкие и нежные, успокаивающие и ласковые, что невольно понимаешь: именно в таких руках должен рождаться ребенок. — Всё хорошо. Возьмите себя в руки. И на будущее: я всегда на связи. А теперь идите, готовьтесь, я вас посмотрю.

Я хочу ей верить. Я просто обязана ей верить, что всё хорошо, иначе напрочь свихнусь.

Мое врожденное упрямство и приобретенная тупость чуть не угробили моего ребенка и меня саму.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍***

— Одевайтесь и спустимся в кабинет УЗИ, — , Татьяна Александровна выбрасывает одноразовые перчатки в урну и задумчиво хмурит брови.

Что?

Зачем?

Разве можно столько раз делать это обследование? Это не вредно?

Мне не нравится то, что я вижу на ее лице.

Потому что в нем я читаю беспокойство.

А, значит, не всё хорошо…

Страх, который на время меня отпустил, теперь с двойной силой бьет по моим оголенным нервам.

— Что случилось? — вскакиваю с кресла и натягиваю белье, аккуратно завернутое в бледно-розовый комбинезон. Руки не слушаются, и я роняю одежду на пол под пристальным вниманием моего врача.

— Агата, перестаньте себя накручивать. Все хорошо, — она снова проговаривает эту фразу, слегка грубо, твердо, но убедительно, — мне нужно кое-что проверить.

Татьяна Александровна сдержанна и предельно собрана. Она не заискивает передо мной и не многословна, но при этом она располагает к себе, и этой всей своей строгостью внушает доверие.