Идеальные Солдаты (СИ)

Над моей кроватью она повесила оберег из перьев, но я знал наверняка, что он не поможет. Глупая тетка верила в мистику. Я верил только в то, что можно было доказать и проверить.

Например, раньше я всегда верил в свои силы. Когда встревал в драки с мальчишками, защищая себя или тех, кто слабее. Когда сдавал на отлично все тесты в школе. Когда шел на чертову железную дорогу со Шваброй.

Несмотря на то, что я всегда был маленький и довольно слабый. Несмотря на то, что мой родной город, кажется, худшее место Ойкумены. Несмотря на то, что никто и никогда не поддерживал меня.

Смогу ли я продолжать верить в свои силы теперь, когда сил, выходит, особо и нет больше?..

Молодой доктор из той незнакомой мне большой больницы сказал, что меня принесли патрульные. Поезд отрезал мою несчастную правую руку почти до середины плеча.

Про ожог на культе мне сказали: «Так бывает. Это такой эффект от колес». Про укусы собак: «Ничего, от бешенства тебе уже сделали укол». Про разбитую голову и сотрясение мозга: «Все в порядке, просто ударился, когда упал на рельсы».

Мне повезло, так сказали врачи. Я потерял много крови, но, видимо, меня вовремя нашли.

Какая удача, да-да, конечно.

Частым гостем моей головы в первые дни после выписки из больницы была четкая, мрачная мысль: лучше бы я сдох тогда.

Долечиваться меня отправили домой. Тетка вела длинные слезливые разговоры с врачами о деньгах, страховке и нашем тяжелом положении, но ее все равно никто не послушал.

Все тот же молодой доктор долго извинялся, провожая нас до выхода из больницы. Окна в ней были зарешечены, и за ними я никак не мог разглядеть ни кусочка того самого голубого неба Верхних Городов.

— Если бы руку принесли вместе с тобой, я бы пришил ее обратно, дружище, — сказал док, явно стараясь глядеть в сторону. В глазах его сквозила неприкрытая жалость ко мне. Совсем юный, белобрысый, с яркими прыщами на подбородке, теснящими робкий зачаток щетины, он был, наверное, едва-едва после высшей школы.

Конечно, мне он казался взрослым, даже старым. В девять лет все, кто старше тебя хоть немного, уже находятся неизмеримо далеко.

Док ковырял носком ботинка пружинящий больничный пол и грустно моргал в никуда.

Жалость. Такое противное слово.

Такое противное чувство.

— А так — копите деньги, можем потом установить прекрасный протез, будет еще лучше прежней руки! — сказал док напоследок, пытаясь посмеяться, но выдавил из себя только кривую улыбку.

Тетка рассыпалась в благодарностях, приседая перед доктором. Я безучастно стоял рядом, разглядывая мозаичную картину на стене коридора. Доку я не сказал ни слова, просто молчал с тех самых пор, как откинул одеяло и не увидел своей правой руки. Неприязни к нему я не испытывал и в своей травме не винил, хотя он, скорее всего, думал обратное, извиняясь в десятый раз и раскланиваясь с моей теткой.

Неприятной была только его жалость.

Как уж тут продолжать верить в себя, когда теперь каждый будет меня жалеть?! Как теперь понимать, добиваюсь я чего-то сам или мне уступают из этой гребаной жалости?

Дома я забился в свой угол, закрылся одеялом и попытался обдумать ситуацию. Что теперь со мной будет?

Не стать мне теперь настоящим военным. Правильно, кому нужен инвалид, да еще и с Нижней Земли?

И адмиралом уж точно не стать. Ладно если бы я руку на поле боя потерял — это другое дело. А вот так, в детстве, по глупости…

Нет, вовсе это не было глупостью. Это была злость, не моя злость. Швабры.

Смогу выйти из дома — разберусь с ним. Он ответит мне за перееханные поездом мечты!

Будто назло все подряд пытаются заставить меня от них отказаться. Тетка — и та всю жизнь была против моих стремлений.

— Твои родители тоже рвались в небо, — всегда ворчала она, — в небо они и отправились. А тебя мне подкинули! Я тебя кормлю, воспитываю, а они бросили. Значит, будешь делать так, как положено в моем доме. Никаких военных! Удумал, тоже мне!

Неудивительно, что сбежать из этого дома было моей наипервейшей целью. Интересно, мои родители тоже сбежали к своим мечтам? Наверное, ребенок не входил в их планы, а может, планы появились уже после ребенка и стали важнее…

Или тетка имела в виду, что они умерли? Какими они вообще были, эти самые «родители»?

В моей памяти сохраняются лица каждого, кого я увидел хотя бы на пару секунд. Лиц своих родителей я не помнил совсем. Потому иногда сомневался, что они вообще существовали.

— Работа — великий дар, — всю жизнь поучала тетка меня, заставляя участвовать во всех ее делах по дому. — Подрастешь — будешь мне и на дороге помогать. Война — она, может, и не начнется никогда, а если и начнется — мимо пройдет. Кому до Нижней Земли какое дело? Твои вояки про нас и не вспомнят. Тихо тут, спокойно. Будешь хорошо работать — сможешь на добычу уехать, на шахты. Девушку найдешь себе хорошую, дом, детишек, старость мне обеспечишь… чтоб все как у людей!

Я слабо представлял себе дом и детишек, на тот момент они совершенно не укладывались в моем мозгу. Улететь подальше и никогда не видеть серое небо, кислую грязь и грохочущие поезда. Вот о чем я думал.