— Так нельзя, — тихо сказала Лола. — Если ты возьмешь и бросишь свою мечту и Обещание потому, что я глупая и слабая, то это будет никуда не годный поступок. И я буду винить себя за то, что еще и твою жизнь испортила.
— Тогда бери себя в руки, — ответил на это я. — Не обязательно решать что-то прямо сейчас. Ты можешь пойти в общеобразовательную среднюю школу, даже в Нью-Кэпе есть такие, я знаю. Тогда у тебя будет еще четыре года, чтоб понять, что ты хочешь делать.
— А если я так ничего и не найду, — начала Лола тихонько, — если не пойму, к какой цели мне стремиться или не смогу добиться ее, ты все равно будешь общаться со мной?
— Конечно! — без промедлений ответил я. — Ты мой лучший друг и настоящий родственник. Не обязательно делать великие дела и достигать великих побед, чтобы быть просто хорошим человеком. Пусть у нас разные родители, но я уверен, что ты моя родная сестра!
За дверью молчали. Потом раздался тяжелый, полный грусти вздох.
— Извини, что врала про отца, — сказала Лола. — Я почти убедила себя, что даже такую дурищу, такую Долли-растяпу, троечницу и прогульщицу, никому не нужную сироту и никому не интересную девчонку может кто-то ждать и любить. Но если врать другим можно долго, самой себе все равно очень скоро пришлось бы сказать правду.
***
Зима кончилась, март принес с собой теплые ветра и ручьи вдоль бордюров, весело несущие в ливневку прошлогодние бурые листья, которые пропустили по осени боты-уборщики. На День Святого Валентина в школе я получил внезапную гору анонимных открыток, почему-то вызвавшую у Лолы раздражение. Сама она, краснея и смущаясь, испекла мне торт, неуклюже разрисованный цветным кремом под пронзенное стрелой сердечко. Сути праздника я не особо понимал, потому просто порадовался торту и благополучно обо всем забыл, снова зарывшись в подготовку к экзаменам.
Перед пасхальными каникулами нам официально объявили, что три лучших ученика из каждой школы будут допущены к экзаменам бесплатно. Список, куда на этих условиях можно было поступить после, содержал только десяток военных школ, пару технических, Академию и марсианский Лицей Полиции. Меня это устраивало, моих соперников, видимо, тоже.
Дылда уверенно держал лидерство, ни разу не уступив первое место. Мы с Рыжим и девчонкой-старостой постоянно менялись позициями, прыгая от второго до четвертого по результатам каждой недели. Стоило мне проиграть, уступить им пару баллов, как настроение падало вслед за результатом. Лола утешала меня как умела, но сама не могла похвастаться бодрым настроем. Однажды я заметил, что она с самого Рождества стала спать со включенным светом, и когда спросил ее об этом, она только отшутилась.
Больше она не плакала, не жаловалась, но и не вернулась обратно к своей беззаботности. Ее тесты на профориентацию показали склонность к языкам и публичной деятельности, а я вспомнил о ее желании стать журналистом. Специально поискав школы с филологическим уклоном, я нашел огромную кучу вариантов и вывалил их все на Лолу. Она благодарила, но я не был уверен, что выбрала что-то себе по душе.
Прошла Пасха. В тонкой и кружевной, молоденькой салатово-зеленой травке в парке у школы мы всем классом устроили поиск яиц, а потом объедались шоколадом. Лола сбежала домой, почему-то решив не участвовать в общем веселье, хотя даже я решил, что это должно быть здорово.
В конце апреля, опять обнаружив себя на четвертом месте, я проигнорировал победный смешок Рыжего и направился прямиком к Дылде.
— Как ты это делаешь? — спросил я сходу. — Я хочу тебя одолеть!
— Не получится, — неожиданно спокойно ответил Дылда. — Ты зубришь, я видел. Рассчитываешь только на память. Неужели до сих пор не понял, что наша школьная программа не предполагает одну зубрежку? Смотри, где у тебя провалы?
— Гуманитарные предметы, — ответил я смущенно. — И… физкультура.
Дылда хмыкнул.
— Ничем не могу помочь с физкультурой, патлатый. Вообще удивлен, что ты за год так и не получил свою группу инвалидности, а до сих пор ходишь со всеми.
— Я поступаю в Академию Военно-космического Флота, мне нельзя инвалидность, — хмуро ответил я. — И помощи я твоей не жду! Просто скажи, что не так?
Дылда прищурился и сложил руки на груди.
— Мне кажется, ты вообще не понимаешь людей, — сказал он. — Чтоб рассуждать и делать выводы, надо уметь ставить себя на чужое место. Анализировать, а не просто заучивать тезисы. А ты не умеешь, патлатый. Потому ты никогда меня не догонишь.
— Еще посмотрим, — огрызнулся я, уязвленный его словами. — Мне не нужно разбираться в чужих мозгах, все можно продумать логикой.
Дылда развел руками, насмешливо улыбаясь.
— Вижу я, как ты продумываешь все, господин-четвертое-место, — сказал он ехидно. — Давай-давай, ползи, мелюзга!
Он встал из-за парты, по привычке глядя на меня сверху вниз, а я вдруг заметил, что почти сравнялся с ним по росту. Теперь этот полный превосходства взгляд Дылды выглядел не так убедительно. Я сделал шаг ему навстречу, почти столкнувшись с ним грудью, и сказал ему прямо в лицо:
— Я уделаю тебя к концу года. Без вариантов.