Небо над головой усыпано ледышками звёзд, от этого кажется даже холоднее. Тем приятнее следить за медленно разгорающимся пламенем. Чуть слышный шелест бумаги, по которой скользит огонь – жадно, но плавно и как-то… изящно? Чувствуется, что ему хочется схватить в одно мгновение, присвоить всё, целиком, поглотить без остатка, но он растягивает удовольствие. Хм-м, это похоже на секс… Ну, один из его вариантов – медленный и тягучий. Самый жаркий. Это вам не спринт-перепих, когда не успел почувствовать возбуждение, как уже мелькнуло что-то там, всё, расходимся. Нет, здесь аж дыхание перехватывает, пальцы дрожат от нетерпения, но ты сдерживаешься, тянешь, сколько получится… Раньше, до Сина, я бы даже не подумал, что так бывает. Да и не понял бы – чего там делать-то столько времени? Целовать?.. Чо?..
Вдруг замечаю чьё-то присутствие в голове – словно сознания касаются чужие пальцы, а Сина здесь, между прочим, нет – и просыпаюсь от своих мыслей. Перевожу взгляд с огня на Розамунду, сидящую напротив, многозначительно покашливаю. Девчонка делает вид, что это к ней не относится: увлечённо крутит какие-то прутья, вроде бы металлические, протягивает один мне. На него насажен светлый шарик.
– Что это?
– Пастила, – тон удивлённый.
– Я не люблю сладкое.
– Она с сыром.
Сырные конфеты? Кто придумал такое извращение? Улыбнувшись при виде моей скривившейся физиономии, Розамунда тычет прутом в огонь.
– Вы что, никогда пастилы не видели?
Сладости и костёр. Это сочетание что-то шевелит в памяти. Я читал о таком, очень давно. Роман. После катастрофы осталось несколько подростков, они охотились на больших зубастых ящериц и плели сети для рыбалки, а вечером жарили на ужин то ли зефир, то ли мармелад… Этого момента я тогда не понял. Нас из приюта редко вывозили, в основном по музеям, а в магазины вообще не пускали – нефиг любоваться на вредную еду, всё это изобретение дьявола, – так что пастилы я и в самом деле никогда не видел. В те годы нас, конечно, кормили, но больше кашами всякими, так что я, читая описание быта тех подростков: фрукты, запечённая на костре рыба, сочные куски мяса, – просто обтекал слюной. И меня возмущало, что вместо этого сытного изобилия они на ужин едят какие-то жареные сладости. Ясно же, что такая ерунда не сравнится с мясом.
Тем временем и рядовой, и Като тоже вооружились прутьями с пастилой – запах необычный, но вроде не отталкивающий. Можно было бы попробовать.
Однако, когда начинают есть, я так и не решаюсь попросить, даже рот не могу открыть, словно челюсть заело. Чёрт, я никогда не научусь просить о чём-либо… Ладно, обойдусь, не особо и хотелось.
Чтобы отвлечься от жующих людей вокруг, я рассматриваю небо. Син был прав: в пустыне звёзды особенные. Всё огромное пространство над головой сплошь покрыто огоньками. Есть яркие – лидеры, сразу видно. Заявляют о себе, не стесняясь. Есть россыпи бледненьких – будто веснушки на лице. А слева тянется светло-молочная полоса нашей галактики.
Почему-то это напоминает большой стол, усыпанный крошками после обеда. Наверное, странная ассоциация. Звёзды – такой романтический образ, а мне мусор представляется. С другой стороны, такое «принижение» космоса помогает справится с беспокойством – сидеть под безбрежным небом, наполненным огромным количеством планет, неуютно. Лично я бы предпочёл разбить лагерь под прикрытием валунов. Однако здесь я не один, большинство решило, что хотят звёзды. Ладно, если не думать о размерах вселенной, а представить, что это просто точки или чёрствые крошки, то я могу потерпеть.
Я не привык к открытому пространству. И к виду звёзд. Даже странно: половину жизни – может, и больше – я провёл в космосе, мы постоянно болтались в этой бесконечной пустоте, скрываясь от полиции и военных, но я не обращал внимания на этот факт. В помещении трудно поверить, что ты куда-то там летишь, даже если ощущаешь вибрацию двигателей. Да и сейчас то же. На военных кораблях маленькие иллюминаторы есть только в рубке пилотов – дань традиции, – но туда без особой надобности не пускают. Зашёл на планете, вышел на планете. Разница незаметна. Глядя на все эти звёзды над головой, не верится, что я где-то там бывал.
Ещё и звуки эти… Днём здесь только ящериц можно увидеть, зато ночью – то воет издалека, то шуршит словно бы неподалёку… Не то чтобы я боялся животных, но неожиданный шум напрягает.
– Лейтенант, вы курите? – Гимли роется по карманам.
Качаю головой.
– Что у тебя там? – оживляется Като.
– «Звезда Самарканда». Крутить умеешь или сделать тебе?
Медичка пересаживается к Гимли, и они, оживлённо перешёптываясь, раскладывают на коленях вытащенные рядовым предметы.
– А меня спросить? – обиженно тянет Розамунда.
– Так! – Като поднимает голову. – Детям не положено.
– Ну и ладно! Я, между прочим, здоровье берегу!
Вскоре Като поднимается, тянет рядового за рукав.
– Мы отойдём покурить.