Идеальные звёзды

Началось всё с Айнарда Лозински, главы радикальной группировки «Солнце», – он взял имя в честь какого-то древнего вождя, чтобы подчеркнуть своё отличие и показать, что мутанты больше не собираются прятаться и стыдливо молчать о том, что они другие. Сначала в «Солнце», а затем и в других группах началась повальная мода на архаичные имена. Со временем революционный порыв стал обычаем, даже нормальные родители называли детей-мутантов в таком же духе.

А вот потом, как раз в моём детстве, приняли нашумевшее постановление о том, что, мол, хватит потакать этому социальному разделению, нужно растить всех детей вместе и делать акцент на их схожести. Идея, может, была неплохая, но реализация подкачала. Например, могли отказаться вносить «нестандартное имя» в свидетельстве о рождении – при этом общего списка таких имён не было, решали прямо на месте, что, естественно, вызывало раздражение родителей. В приютах тоже стали продвигать новую стратегию: нужно называть ребёнка обычным, распространённым именем и делать вид, что он не отличается от других. Я так понимаю, меня поэтому переименовали в Эрика. А ещё я помню, что категорически нельзя было говорить о мутациях, например, о том, что у меня странные глаза, – это оскорбительно и неполиткорректно. Ну, то есть дать в зубы было нормально, «это же мальчишки», а вот если во всеуслышание пошутить типа: «Эрик, что-то ты сегодня бледный…», то могли наказать.

Сейчас от этого подхода уже отказались. Наверное, поняли, что тактика «делать вид, что проблемы не существует» ни хрена не работает. Впрочем, судя по образам в сознании Розамунды, прогресса как не было, так и нет. Ну, зато она хотя бы осталась при своём имени.

Пока я сижу в своих мыслях, девушка тоже молчит. Поднимает с земли прут и ворошит костёр, он в ответ зло трещит и сыпет искрами.

– Ладно, я понял, приют хреновый. Дальше?

Она мнётся, вздыхает, затем, решившись, тараторит:

– Там забор высокий, но я могла перелезть. Там такое место у реки, ну, там были… всякие, у них еда была. А так – возвращалась обратно. А потом смотрю – девчонка какая-то незнакомая. В платье. Ну, я сказала, чтоб она тут не ходила, потому что опасно. А она такая – тсс! – и юбку задирает, а там ножи. Она в цирке ножи бросает. Ну, и я как-то… В общем, пошла с ней. Она сказала, может, меня возьмут, если я так лазать умею. Типа, необычно.

Мысль о том, что Розамунда трахалась со «всякими» за еду неприятно отдаётся внутри. Хотя я ей никто, чтобы поучать. Да и вообще, я-то сам хорош с какой стороны ни глянь, а собрался кого-то учить жизни! И сейчас она уже не там. Но ведь она, скорее всего, снова пойдёт по этой дорожке? Что сработало раз, будет работать и дальше. Чёрт… Однако я всё же удерживаюсь от нотаций. Посмотрим, как пойдёт дальше, если действительно удастся ей помочь, тогда уже смогу и сказать что-либо, а пока что любые мои «советы» – всего лишь бухтёж постороннего человека.

– То есть ты сбежала из приюта и теперь ездишь с цирком.

Розамунда кивает.

– А по окнам зачем лазаешь?

Она кутается плотнее в куртку – снова похожа на нахохлившегося воробья.

– Да это случайно. Анна купила помаду, а Томео выбросил. И вообще ругался. Сказал, рано ей про это думать.

– Это тот парень?

– Да нет! Это директор. А Алеку помада понравилась, она для него и купила. Ну и она плакала, а денег больше нет. А у меня тоже нет, я тогда купила карандаши, дорогие, всё потратила. Как раз перед этим. Ну, я и залезла… в окно… В магазин.

– За помадой для Анны.

– Ага. И как-то… Так и пошло. Вот, – она выпутывает руки из куртки, достаёт из-под комбинезона цепочку с маленьким блестящим шариком и показывает мне. – Томео бы не разрешил. Я ей тоже взяла, а он увидел, а она сказала, что нашла.

– Однако в военной части украшений нет.

Она бормочет всё неохотнее:

– Это Алек нас поймал. Ну, сказал, прикольно, что я так могу. И, типа, спорим, что я высоко не залезу. А самое высокое это у вас.

– Прям уж у нас? На обычный дом не судьба лезть? Или это тоже он предложил?

Розамунда не отвечает, но почему-то мне кажется, что я прав. И от мысли, что какой-то малолетний идиот – не мутант, конечно, а «нормальный»! – сказал ей лезть в военную часть, а эта дура и полезла – ну конечно, потому что он ей нравится! – меня разбирает злость.

– Повелась на слабо? Серьёзно? Знаешь, я тебе, конечно, никто, но всё-таки скажу: думай в первую очередь о себе. Если бы мы тебя не схватили, тебя бы застрелили, понимаешь? Я серьёзно. Прострелили бы тебе башку, и что бы этот твой Алек сказал? Думаешь, плакал бы по тебе? Что-то я сомневаюсь! Мне кажется, он бы сказал: «Да и ладно, сама дура. Никто не заставлял её туда лезть», – потому что так оно и бывает. Всем плевать! Ты сама должна о себе думать, – я перевожу дыхание и неожиданно даже для себя добавляю тише: – Он бы всё равно не оценил.

Вот тут нахохлившаяся Розамунда зло выпаливает:

– Да знаю я! Думаете, совсем тупая? Я же вижу, как он на Анну смотрит. А на меня – как на таракана какого-то. Типа, да, прикольно, но мерзко. Просто… Просто лучше хоть что-то, чем вообще ничего!