В начале 1906 года черная сотня переходит от тактики массового террора к террору индивидуальному. Так, с одной стороны, уничтожалось не «пушечное мясо» революции, но «главари подпольной крамолы» (таковыми ими представлялись все депутаты I Государственной Думы от Петербурга и Москвы, виновник Манифеста 17 октября Витте и пр.)
Кроме того, тактика индивидуальных покушений требовала большей конспиративности, побуждая к лучшей организации (рыхлость и аморфность черносотенных организаций отмечает тот же Никольский в переписке с епископом Антонием).
Позже, несмотря на смену вектора, праворадикалы не отказываются от погромного метода. Продолжается пропаганда и прославление погромов в правых газетах, при этом в официальных заявлениях придерживаясь позиции принципиального непринятия политических убийств. Более того, там же утверждалось, что черная сотня оказывает сдерживающее влияние на погромщиков.
К 1907 году черносотенцы переходят к более политически-агрессивным методам борьбы за общественное сознание. Предпринимаются многочисленные попытки «игры на чужом поле» – ведется работа с рабочим движением. Рабочим сулился переход к свободному труду посредством открытия предприятий, организованных по артельной модели. Для осуществления такого плана предполагалась передача рабочим основных и оборотных средств из казны в «оброчное пользование». Как отмечалось современниками, позиция правых заключалось в следующем: «права рабочего класса следует расширять исключительно в экономической сфере, можно обещать все, что угодно, но реформа не должна коснуться политических рамок».
Черная сотня. Шествие в Одессе.
Конкретное действие в данном направлении заключалось в создании, в пику профсоюзам, союзов «русских тружеников». Вот что свидетельствовал И.Н. Толмачев, одесский градоначальник, член союза «русских тружеников печатного дела» в 1907 году:
Тем не менее, подобная деятельность успехом не увенчалась и к 1909 году большинство подобных объединений развалилось. В качестве причин такого исхода, помимо общего ослабления правых партий, низкий уровень хозяйственной организации, а также не отвечающая актуальным социальным условиям «кадровая политика», блокирующая взаимодействие с консервативной интеллигенцией и буржуазией.
Массовость и размах раннего погромного движения свидетельствовали о высоте авторитета монархии и церкви среди городских масс. Под знаменем черной сотни обнаруживаются такие видные проповедники своего времени, как митрополит московский Владимир, епископ томский Макарий, епископ саратовский Гермоген и пр.
Интересно, что именно этот ресурс использовала черная сотня на поздних этапах. Так, в своих дневниках один из основателей «Русского собрания» писатель А.С. Суворин сообщает о провокации лидера почаевских праворадикалов иеромонаха Илиодора, угрожавшего власти крестьянским походом на Петербург, когда народ:
«…спасая царский трон, может обратить этот трон в щепы, а уничтожая крамольников, он может беспощадно истребить помещичьи усадьбы».
Таким образом, в период 1911–1914 гг. черносотенцы, провоцируя крестьянские вооруженные восстания на Волыни, стремятся уже не только к манипуляции массами, но и манипуляции властью.
К этому моменту у власти приходит осознание опасности черносотенного движения. В секретной инструкции Департамента полиции о внутренней агентуре 1914 года указывается, что агенты, прикрепленные к ультраправым партия «не только не полезны, но и вредны». Именно черносотенцы в большей степени разрушили внутренний политический иммунитет, сформированный синергией народов России к началу ХХ века.
Черносотенное движение было широко известно популизмом и спекуляциями на тему ксенофобии, преимущественно антисемитского характера (вспомнить, хотя бы знаменитые «Протоколы сионских мудрецов»). Погромный антисемитизм катализировал политическое структурирование сионистского толка (позже БУНД стал кадровой основой для многих экстремистских революционных партий). Таким образом, ксенофобская демагогия использовалась как технология консолидации и мобилизации широких народных масс.