Очнулся от сильного и ядовитого запаха горящего пластика. Не сразу понял, где нахожусь и что со мной. Лежу на спине. Всё болит, особенно морда лица. Надо мной пол десантного отсека бронеавтомобиля. Дотрагиваюсь до подбородка левой рукой, размазываю липкую кровь. Течет из носа и разбитых губ. Кто-то дергает за бронежилет, который зацепился за что-то в районе поясницы. Упершись руками, приподнимаю нижнюю часть тела — и меня протаскивают к открытой задней двери, к свежему воздуху.
— Сам! — кричу я, а в ушах слышно так, будто прошептал.
Значит, опять контузило. Переворачиваюсь, встаю на четвереньки и выбираюсь наружу, в высокую зеленую траву, которая кажется слишком яркой, словно фосфоресцирует. Ефрейтор Петров помогает мне встать. Меня качает, как на палубе парусника во время лютого шторма. Хватаюсь за плечо подчиненного, чтобы устоять на ногах. Его тоже штивает.
Бронеавтомобиль, присыпанный хвоей и недозрелыми шишками, лежит на примятой крыше рядом с малость накренившимся кедровником. Знатно влетели. Хорошо, что сработали подушки безопасности, иначе бы побились основательно. Я сперва подумал, что случилась авария из-за сбоя в программе, а потом вспомнил, как нас крутило в воздухе, и повернулся и посмотрел в сторону захваченного опорного пункта. Там была огромная воронка, из которой исходил то ли сизовато-белый дым, то ли пар, то ли и то и другое вместе. Судя по всему, прилетала фугасная авиационная бомба весом тонны в три с унифицированным модулем планирования и коррекции. Узнав, что позиция потеряна, противник воспользовался тем, что мы не успели подтянуть средства противовоздушной обороны и радиоэлектронной борьбы. В итоге третья рота превратилась в пыль вместе с бронеавтомобилями. Уцелели только мы с ефрейтором Петровым и раненый, который ждет нас на обочине дороги. Если бы я остался на опорном пункте, то тоже был бы разобран на атомы, а в таком состоянии перемещение вряд ли состоится.
— Да, нам с тобой чертовски повезло! — кричу я сослуживцу.
Он что-то говорит и хлопает ладонью по уху: не слышу. Я повторяю его жест, после чего показываю, что сейчас отправлю командиру батальона сообщение о произошедшем и запрошу санитарную машину для эвакуации. Буквы на планшете набираю с трудом, потому что руки трясутся, как с жесточайшего бодуна.
42
Часть корпусов иркутского военного госпиталя номер четыреста двадцать пять — это здания, возведенные почти двести лет назад. Я чувствую себя в них очень уютно, как будто попал в детство. Меня не смущают даже роботы-уборщики, которые вылизывают помещения почти без перерывов. Мы с ефрейтором Петровым лежим в одной двухместной палате в восемнадцатиэтажном новом корпусе для легкораненых и выздоравливающих. Госпиталь забит, постоянно прибывают раненые, но нас обещают выписать не раньше, чем через пару недель, если перестанут трястись руки. Ходим на разные процедуры, которые успокаивают. У обоих с нервами всё в порядке, поэтому ничего не помогает.
Главное достоинство госпиталя — возможность связаться с родными и близкими. Монитор был в каждой палате. Можешь пообщаться в любое время дня и даже ночью, если не сильно мешаешь соседу по палате. Я тут же связался с Зуюк. Испугал ее здорово, потому что физиономия была в цветах побежалости и болячки на губах не зажили. Сказал, что попали в аварию из-за сбоя в программе автопилота.
— Я сейчас же прилечу к тебе! — заявила она.
— Ни в коем случае! Ты должна быть с сыном! — запретил я.
— Возьму его с собой, — решила она.
— Это еще хуже. Здесь негде остановиться. Город забит военными, — возразил я. — Хочешь ночевать с сыном в аэропорту на скамейке?
— Я поспрашиваю у наших. Вроде бы, кто-то из родственников живет в Иркутске. У них и остановлюсь, — продолжила напрягать Зуюк.
— Не дури! — потребовал я. — Меня выпишут через несколько дней и дадут отпуск, сам прилечу к вам.
— Точно дадут⁈ — не поверила она.
Я не был уверен в здравомыслии Министерства обороны, не та это организация, ответил уклончиво:
— Обещали. Все равно наш батальон вывели на пополнение, почти всех отпустили домой.
В это время в палату вернулся ефрейтор Петров.
Увидев, что я разговариваю с женой, собрался уйти, но Зуюк тормознула его:
— Не уходи. Нам нечего скрывать, — и, увидев его такую же красочную физиономию, спросила: — Ты тоже в аварию попал?
— Ага, — смущенно промычал мой сосед по палате, который ни разу не умел врать.
— Ой, Лёшенька плачет! — вскинулась Зуюк. — Сейчас принесу, покажу тебе!
— Не надо. Мне сейчас на процедуру идти, — отказался я. — Корми сына. Свяжусь, когда освобожусь, — и отключился.
— Это из-за нее ты подрался? — поинтересовался мой сослуживец.
— Да, — признался я.
— Я бы из-за такой тоже подрался, — выдал он комплимент.
Я поверил ему.
— Пойду по делам. Болтай со своими, — предложил я, выходя и палаты.