Идеальный враг

— Собаки произошли от волков, — повторил бригадир вслед за ведущим. — Мы приручили их, чтобы использовать на охоте. У них были качества, которых не было у нас, у людей.

— К чему ты это, бригадир?

— Знаешь, какая собака самая опасная?

— Разъяренная.

— Да… — Дизель первый раз за все время разговора посмотрел Павлу в глаза. — Но я сейчас не о том… — Телевизор бригадира больше не интересовал. Его мало что могло заинтересовать по-настоящему, потому что за лагерными стенами он видел почти все. — Не бойся собаку, которая тебя облаивает. Самая опасная собака та, что бросается молча, без предупреждения. Она не будет на тебя гавкать, она не будет скакать кругами. Она просто кинется на тебя и вгрызется в глотку… Вот сюда… — поднял он руку к горлу. — Только рык… Только звериный рык… И никакого лая…

2

Товарищей Павел нашел на вытоптанной баскетбольной площадке. Потерявший бороду Маркс и сильно похудевший Грек лежали на длинной пластмассовой скамье, подставив голые животы солнцу. Рыжий, Шайтан и Гнутый делали вид, что играют. Они лениво перекидывались мячом, похожим на помятый апельсин, финтили, неспешно обводя воображаемых противников, и, прорвавшись к кольцу, останавливались, долго аккуратно целились и, лишь тщательно вымерив движение, бросали мяч. Только малорослый Шайтан играл поживее. Получив пас, он все норовил прыгнуть к' самому щиту и положить мяч в корзину сверху. Со стороны попытки эти смотрелись забавно.

— Возьмете в команду? — спросил Павел.

— А ты играть умеешь?

— Нет.

— Тогда возьмем…

Павел скинул мятое, давно не стиранное хэбэ, снял майку, сложил одежду на скамье, наказал Марксу и Греку:

— Присматривайте!

— Да у тебя там и взять-то нечего, — сказал Грек, почесывая ввалившийся живот.

— Зато что-нибудь подсунуть можно, — ответил Павел, прыгнул на площадку и перехватил летящий мяч. Сейчас ему хотелось бегать, скакать, метаться. Хотелось драться, биться. Пусть с друзьями, пускай только за мяч.

Ему необходимо было выплеснуть злость, что постоянно копилась в нем.

Иначе однажды она прорвется.

— Может сыграем двое на двое? — предложил Гнутый.

— Только при условии, что Шайтан играет не со мной, — сказал Рыжий.

— Тогда давайте играть трое на одного…

Солнце припекало.

Шел последний летний месяц, и ночи становились все холодней. Утренняя роса уже не освежала, а студила. Все чаще наползали в лагерь из леса туманы, все гуще они становились, все холодней. Серая мгла, в предрассветной тиши окружив лагерь, сразу со всех сторон, словно по команде, тихо пересекала минное поле, просачивалась через колючую проволоку, через высоковольтную сетку, взбиралась на бетонную ограду и переваливалась через обе стены — и внешнюю, и внутреннюю…

Во всем чувствовалось — скоро осень.

Потому дневное тепло становилось все желанней. И каждый погожий день штрафники стремились провести на свежем воздухе под солнечными лучами. Они забирались на накалившиеся покатые крыши бараков, они вытаскивали матрацы и одеяла, расстилали их на скамейках и прямо на земле, они мастерили подобия гамаков.

В ясный день почти весь лагерь высыпал на улицу. Загорающие люди смотрели в небо и видели там лишь облака и солнце.

А на заключенных сверху смотрели дула пулеметов…

— Пятнадцать лет! — крикнул Рыжий, получив мяч. — Они дали мне пятнадцать лет! Эти гады сделали меня стариком!

Они не стали играть друг против друга. Они продолжили играть против незримого воображаемого противника. Вчетвером. Одной командой.

— Эй, Грек, хватит тебе валяться! — крикнул Гнутый, получив пас. — Маркс, давай тоже к нам!

— Я одежду стерегу, — отозвался Грек.

— Не хочу, — угрюмо откликнулся Маркс. Последние дни у него было отвратительное настроение. Он был подавлен. Он был оскорблен. Он всегда полагал и говорил всем, что, если его однажды захотят лишить бороды, он уволится.

Но лагерный парикмахер, не обращая внимания на протесты и ругань связанного клиента, обкорнал тупыми ножницами его бороду, а потом и вовсе — начисто! — ее сбрил.

Маркс чувствовал себя вдвойне обманутым. Мало того, что его лишили обожаемой растительности, так вдобавок он и рапорт об увольнении не может подать.

— Тебе еще повезло! — Гнутый перекинул мяч Павлу. — Мне дали восемнадцать!

— Я не собираюсь здесь задерживаться! — Павел представлял, что против них играет команда недругов. Здесь и Некко, и Клоп, и…

Он обыграл Некко, сбил плечом Клопа, пробежал прямо по нему. Вырвался вперед. Под щитом уже ждал Шайтан. И Павел отдал ему пас.

— Здесь плохо! — Шайтан прыгнул. — Плохо! — Он не попал.

Но Павел был уже рядом.

— Я убегу!

Он подхватил падающий мяч, подпрыгнул высоко — словно ввинтился в воздух. И сверху — сам удивился, что так получилось, — широким движением, со всей силы — словно профессиональный игрок — загнал мяч в корзину. Случайно зацепившись пальцами за вибрирующее кольцо, повис на нем, довольно ухмыляясь.

Друзья остановились. Рыжий уважительно присвистнул. Шайтан завистливо вздохнул.

— А еще говорил, что играть не умеешь, — сказал Гнутый.

— Не умею, — честно признался Павел, покачиваясь на кольце. — Само получилось. Раньше никогда… Даже не знаю почему…