Хлопнула дверь — из четвертой роты вернулся Некко. Снял фуражку, встряхнул ее, обрызгав пол и стену, сразу же накинулся на Шайтана:
— Чего разлегся? Делом займись!
— Каким?
— Снаряжение проверяй!
— Проверил уже.
— Еще раз!
— Уже три раза проверил.
— Проверь четвертый! Нечего валяться!
— Эй, капрал, посмотри на меня! — Цеце спустил ноги на пол, зевнул, прикрыв рот ладонью, почесал грудь.
Зверь и Рыжий усмехнулись, перемигнулись, нацелились пальцами в сторону Некко.
— Отстань от него, капрал, — угрюмо сказал Гнутый. Предупредил.
— Бездельники, — процедил сквозь зубы Некко, исподлобья волчьим взглядом осмотрев солдат.
Павлу сделалось не по себе. Представилось вдруг, что в реальном бою Некко не станет дожидаться, пока кто-то его окликнет, как это было в Матрице. Он и сам может выстрелить в спину. Любому из них.
Видимо, эта мысль посетила не его одного.
— Ты, капрал, смотри, не наделай глупостей! — предостерег Зверь. — Помни, мы все за тобой следим.
Некко не ответил. Потоптался на месте, словно раздумывая, чем себя занять, и опять шагнул к двери. Буркнул уходя:
— Если что, я в третьем взводе.
В третьем взводе Некко чувствовал себя уютней — солдаты там были не так дружны, они побаивались могучего вспыльчивого капрала, к которому навсегда пристала кличка “Титан”, а ему казалось, что они его уважают. У него даже появился там товарищ — немногословный глуповатый испанец, прозванный Пастухом. Они часто ходили вместе — Титан и его Пастух.
— Слава богу, ушел, — сказал Цеце, снова забираясь на кровать. — Он меня просто из себя выводит.
— Командиров не выбирают, — рассудительно заметил Ухо, — Их назначают.
— И снимают, — добавил Зверь,
— У тебя есть какой-то план? — приподнялся на локте Цеце.
— Пока нет.
— Но мысли посещают.
— Бывает.
— Вот и я все думаю…
— И чем вам этот Некко не нравится? — подал голос рядовой Пяльне из второго отделения. — Ну, подумаешь, хота пинает. Орет иногда. К вам придирается по мелочам. Ходит к ротному, кляузы пишет — все уже знают. Но ведь боится он вас, морды не бьет, ребра не ломает, челюсти не крошит. Ну, подставите вы его, лишат его звания и должности. А вдруг к вам потом такого капрала назначат, что Некко младенцем покажется по сравнению с ним.
— А мы и его подставим, — сказал Зверь. — А там уже Писатель выслугу наберет, лейтенант за него словечко замолвит, и будет у нас свой капрал. Хочешь отделением командовать, Писатель?
— Вами, что ли? — Павел усмехнулся.
— А кем же?
— Ну уж нет! Зачем мне стая упертых оболтусов?
Они рассмеялись в тридцать глоток.
— Но ты все-таки подумай, — сказал Гнутый. — Время пока есть.
— Разве знает кто-то, есть у нас время или уже его нет, — мрачно сказал Рыжий.
В казарме сделалось тихо, лица солдат посерьезнели, глаза потемнели.
— А вон Курт, наверное, знает, — сказал Цеце с фальшивой веселостью в голосе. — Только молчит он что-то.
Все посмотрели в сторону нескладного немца, зачем-то заглянувшего к ним в гости и устроившегося на свободной койке в углу. Курт лежал лицом вверх. Он вроде бы спал, Но остекленевшие глаза его были открыты.
— Курт, это правда, что ты можешь видеть будущее? — спросил Цеце.
— Не трогай ты его, — сказал Зверь. — Видишь, переживает человек. Первый раз в бой идет. Тошно ему. Бродит, места не находит.
— Ну так и пускай поговорит с нами. А если так лежать, мысли переваривать, так и вовсе с ума можно сойти.
— Могу, — неожиданно откликнулся Курт. Он моргнул, и взгляд его сделался осмысленным — немец пристально смотрел в потолок.
— С ума можешь сойти? — переспросил Цеце.
— Могу видеть будущее. Куски картин. Обрывки. — Курт говорил равнодушно, словно машина. — Образы. Ощущения.
— Да? И что же ты сейчас видишь?
Немец долго молчал. Потом прошептал:
— Огонь.
— Что? — не расслышал Цеце. Снова длинная пауза.
— Огонь… Пламя…
— Хорошее предсказание. Я уверен, там, куда мы завтра отправимся, будет много огня. А что-то более конкретное ты можешь сказать?
Курт не ответил. Снова его глаза застекленели.
— Пуэрториканец из второй роты гораздо словоохотливей, — разочарованно сказал Цеце. И тут же забыл о Курте. Начал рассказывать всему взводу полюбившийся анекдот о двух сержантах. Его не слушали — история эта уже всем надоела.
— Слушай. — Павел повернулся к Гнутому. — Давно хотел спросить. А что ты так с хотом своим возишься? Зачем он тебе? Мешает только — кормить его постоянно надо, от начальства прятать, выгуливать, убирать за ним.
Гнутый, сунув указательный палец меж прутьев клетки, почесывал хота под мордочкой.
— А это мой талисман, — сказал он. — Он у меня уже шесть лет, и эти шесть лет мне везло, как никогда раньше. Можешь не верить, но эта зверюга приносит мне удачу. Вот у тебя есть талисман?
— Есть. — Павел нащупал в кармане монету, подаренную сестренкой.