Идеалы христианской жизни

Быть может, в этом проявляется некоторая стыдливость, целомудренность духа, заставляющая человека набрасывать непроницаемую для всех завесу на то, что для его духа особенно полезно. Но быть может, тут есть и некоторая измена тому, что вместе с проповедованием веры представляет такой же долг христианина: исповедание веры.

Глава V Исповедание веры

Исповедание веры есть бесстрашное открытие, всенародное, несмотря ни на какие угрозы, возможность казни, ни на какие лишения, страдания, уничижения, – признание себя учеником и рабом Христовым и безусловная верность Христу.

Исповедание Христа в роде грешном и маловерном требует большого мужества и убежденности.

Этого мужества не хватило апостолу Петру, и в страшную ночь предания Христа он во дворе дома первосвященнического трикратно отрекся не только от близости, но и от самого знакомства с Христом: «Не знаю человека»; отрекся с клятвой: «Нача ротитися и клятися».

Мы часто изумляемся такому малодушию в первоверховном апостоле, которому было дано созерцать Божественную славу в Богочеловеке, который поэтому более других учеников должен был быть крепок пред «соблазном о Христе». И удивляемся тем больше, что в ту же ночь Христос предупреждал апостола Петра о грозящей ему опасности, а Петр утверждал, что он душу положит за Господа.

Если же мы всмотримся в свою жизнь, мы различим в ней множество измен Христу, отсутствие этого мужества исповедания, – измен часто еле заметных, но в общей сложности являющихся доказательством того, что в нас совершенно отсутствует дух исповедничества.

Как часто верующие, имеющие известные добрые обычаи, изменяют им для того, чтобы равнодушные не укорили их в себе или не посмеялись над ними.

У человека с детства привычка снимать шапку и креститься на улице перед церквами, и, когда он один, он это в точности соблюдает. А вот встретился со знакомым или не знает, как знакомый к этому отнесется, или знает, что знакомый осудит его, – и вот пропускает все церкви или вовсе не крестясь, или потихоньку под пальто, словно крадучись, делает небольшой крестик.

Как он мало в эту минуту дорожит собой и своими верованиями!

Можно заметить, что люди военные, по самому роду службы своей привычные к большой прямоте и решительности, в этом случае гораздо самостоятельнее, и им решительно все равно, как относятся к этому их внешнему проявлению душевного настроения встречные или сопровождающие их.

То же и с другими обычаями: то, осматривая с неверующими спутниками древний храм, стыдятся помолиться перед святыней, к которой влечет сердце, и приложиться к ней, то из-за страха насмешки не перекрестятся в гостях перед обедом и после обеда.

В приемных комнатах стыдятся вешать образа крупных размеров, а в уголочке повесят чуть заметный образок, да еще постараются подобрать такой, чтобы он сливался с обоями.

Мало душевного благородства высказывают такие нередкие люди, которые боятся, что их увидят раскланивающимися с людьми, которые им лично дороги, но которые имеют недостаточно богатый и изящный вид.

Что же сказать об этом чувстве стыда пред ничтожными людьми – обнаружить свою веру во всемогущее и окруженное неприступной славой Божество?..

Считают дерзостью не поклониться знакомому, выше себя стоящему человеку, – и с легким сердцем проходят мимо селения славы Божественной, не отметив ничем своего благоговения.

А между тем исповедание Христа является одним из самых прекрасных и торжественных актов в жизни христианской души.

Вообразите себе такую картину.

В одном из прекрасных городов римских владений на Средиземном побережье, на помосте, среди открытой площади происходит допрос христиан.

Вокруг волнуется толпа, несдержанная, полная страсти и порывов, толпа теплых стран, и в ней ненависть одних стоит рядом со жгучим тайным сочувствием других, отвращение и презрение рядом с душевным восторгом.

Все эти люди твердят одно слово – то слово, которое бесповоротно осуждает их на муки и казнь: «Я христианин!»

Их много: и старцы, одни величественного вида, другие – изможденные и слабые, и супруги в пору первой счастливейшей любви, и зрелые мужи; и юноши с открытыми лицами и гордо поднятой головой в спокойной гордости непорочной и богатой надеждами юности, со смелым взором, и робкие девы, как распускающиеся на стеблях розы и лилии, и дети во всем очаровании своего детства…

И все эти разнообразнейшие люди, со всеми своими несходствами, полны одним счастьем своего исповедания…

Нет, не услышит от них взирающий с высоты небес на их подвиг Христос, не услышит Он от них вновь позорных слов отречения: «Не знаю, не знаю человека…»

Невиденный ими и лишь веруемый, чаемый, предчувствуемый, Он владеет ими с нераздельной силой…

Некоторые из них лишь за несколько, быть может, часов до того почувствовали Его в своей душе, навещая в тюрьме забранных раньше родных христиан… Но и в этих работниках последнего часа то же рвение, то же пламя, тот же дух адамантов.