Идеалы осыпаются на глазах

– Не с мамой. С Дуболомом, – вздохнула Софка, вяло отвечая на Настины обнимашки. – Я попробовала твои сигареты, а он на меня наехал, что я, мол, курю. Ну, дал пощёчину. Мамы дома не было… И как-то нахлынуло, как последняя капля. Я пошла, куда глаза глядят, пришла на вокзал. Меня просто взбесило всё это, и…

И она поняла, что Настя вообще не слушает, лишь краем глаза следит, как Софка вешает куртку.

– Тём! Тёма, обнови нам! – крикнул кто-то из комнаты.

– Ладно, Соф, раздевайся, располагайся, я пойду к ним. А то наклюкаются, с меня потом папа голову снимет… Ты иди в кухню.

Софа со смутной тревогой заметила, что Настя говорит не очень внятно; половина слов скорее угадывалась, чем различалась. Да и взгляд был какой-то расфокусированный, странный…

Переступая через чужие сапоги и кеды, выбирая на кафельном полу коридора местечки почище, Софка пробралась в гостиную. Носки промокли, спина тоже была вся сырая от пота. Хорошо бы поменять платье, но на что? Она ведь никаких вещей не взяла с собой, спасибо, хоть паспорт и кошелёк всегда в рюкзаке…

– Оба-на! Вот так сюрпрайз! – ахнул кто-то над ухом.

Софа обернулась и нос к носу столкнулась с Жанной. Жанна училась классом младше, но выглядела под стать Ксюше, совершенно по-взрослому: рваная красная стрижка, жирные стрелки, обтягивающее ярко-алое платье и помада. Мама говорила про неё: поношенная.

– Софи-и-я, – протянула Жанна, оглядывая её всклокоченные волосы и мятое платье. Софка аж вздрогнула от её взгляда – будто коснулась чего-то студенистого и липкого. – Что это мы тут забыли? Мы же, кажется, уехали покорять столицы?

– Сама-то тут что делаешь? – буркнула Софа, не желая ни упражняться в остроумии, ни вообще разговаривать. Очень хотелось оказаться одной, в тишине. Как только эта краснокудрая коза очутилась у Насти?.. – Пусти.

Но Жанна встала в узком коридоре, упёршись руками в стены, – карикатура утренней сцены с Дуболомом. Насмешливо велела:

– Нет, ты сначала ответь!

– Пусти, я тебе сказала, – процедила Софа.

– Мать, что ли, выгнала такое страшилище?

– Пошла ты в задницу! – хрипло заорала Софка, у которой прорвался наконец чёрный нарыв обиды. – Пошла вон отсюда! Вали! Вон!

И снова поднялось то жуткое, которое кричало с утра: дотянуться! ударить! причинить боль! Софка замахнулась, но Жанка тут же отшатнулась сама, бормоча:

– Припадочная!

– Уж лучше припадочная, чем сучка, – фыркнула, тяжело дыша, Софа. Проскользнула в кухню, чувствуя, что, кажется, перегнула палку. Про Жанну, конечно, ходили разные слухи, но вот так… Но ведь и она полезла ни с того ни с сего! Нечего приставать к человеку, когда он и так в полной жо…

– Софка! Софка, ты что? – зашипела подскочившая Настя, поспешно уводя её и через плечо заискивающе улыбаясь Жанне. – У неё отец генерал… Она же тебя…

– Это я её! – чувствуя горькую, безнаказанную наглость, чувствуя себя на таком дне, где уже не страшна даже дочь генерала, рявкнула Софка. Добавила, оборачиваясь: – Вали, я тебе сказала! Чтоб я тебя тут не видела, сучка крашеная!

– Да что с тобой? – чуть не плакала Настя. – Соф! Ну вечер не порти!

Софа криво усмехнулась. Подруга. Вечер у неё… А то, что у Софки такой бардак, такой раздрай, – Насте, по ходу, всё равно. Только вечер не порти…

Приговаривая что-то, Настя запихнула Софку за стол, погасила верхний свет, оставила только маленький зелёный бра. Поставила перед ней чашку. Махнула на подоконник – там в ряд выстроились миски, коробки и вскрытые пачки.

– Что найдёшь – ешь. Мне правда надо к гостям. Там много кто собрался… Я же не знала, что ты сегодня приедешь. С днюшечкой тебя, Софыч. Не кисни. Всё образумится!

– Насть! Насть, а можно мне…

«А можно мне к тебе в комнату?» – хотела спросить Софа, но Настя уже исчезла в коридоре. Но услышала, метнулась обратно и зашептала:

– Там ремонт, туда нельзя пока, грязно. Посиди тут. Потом гости уйдут, и всё устроим. Пей чай!

Дважды повторять не пришлось. Софа залпом ополовинила кружку еле тёплого чая, а потом принялась шерудить по чашкам с салатами, печеньем и солёной рыбой. Обнаружились и бутылки: пустые и полные. Да, вечеринка, судя по всему, проходит основательно…

Софа отрезала хлеба, взяла кусок колбасы, наложила скупо заправленного майонезом салата и принялась есть. Проглотив всё в мгновение ока, секунду подумала и положила ещё. Казалось, что от каждого съеденного куска голод только разрастается. Софка ела и ела, жевала, кусала, глотала, пытаясь заглушить пустоту внутри, – пока не поняла, что на самом деле это вовсе не голод. Это страх.

Мама так и не перезвонила.

Минут через десять стало плохо; затошнило. Софа пыталась справиться, массировала виски, сжимала зубы, в конце концов уронила голову на руки и уткнулась в стол, но в нос шибанул сложный, приторный дух клеёнки, впитавшей десятки запахов, и Софа рванула к раковине.