Благодаря влиянию вышеназванного постановления, примитивности существовавших прежде в фольклористике приёмов толкования содержания и назначения эпических произведений, расхожими стали представления о том, что в данном дастане «идеализируются» история и ханы Золотой Орды, воспеваются достоинства и удаль «феодалов». На самом деле через весь эпос красной нитью проходит идея о пагубности междоусобицы — борьбы будь то на уровне столкновения государственных интересов сильных личностей, либо на основе разлада между людьми из-за корысти, пустой в конечном счёте амбиции. На этой, в сущности, почве сталкиваются хан с беком, сановники с придворными, отец с сыном. В представлении Сказителя всё это происходит из-за борьбы за власть. Социальную первопричину столкновения интересов людей он, естественно, не видит, или видит весьма туманно. Поэтому мотивы социального гнёта он затрагивает лишь мимоходом. Не будем винить его за то, что он не смог, в отличие от нас, определить подлинную первопричину феодальной междоусобицы, в которой борьба за власть составляет лишь верхнюю часть айсберга. На зато он, в отличие от нас, жизненно ярко и художественно красочно изображая людские страсти, без схематизма рисует картину распада государства, гибели целой страны — Золотой Орды.
Если причину гибели страны Сказитель ищет в междоусобной борьбе, то форму её выражения он видит в обезглавленности государства, ослаблении власти. Поэтому в эпосе особое символическое значение приобретает отрубленная голова хана: «Голова покатилась легко, Потекла не кровь, а молоко…»
Причину неожиданной метаморфоаы — превращения обычной крови в необычное, в данном случае, молоко — поясняют высокомерные, но достаточно многозначительные слова казнённого монарха: «Тело моё под твоей стопой, Но голова моя — над тобой».
Таким образом, государева голова в представлении Сказителя, сына своей эпохи и своего сословия, это не просто часть тела, а — символ, имеющий особое значение: «Если песчинки ты соберёшь,— Прочного камня не сотворишь»
Вместе с тем, вкладывая такие многозначительные слова и мысли в уста хана Токтамыша, которому не отказывается и в патриотических, т. е. положительных чувствах
Это объясняется тем, что в эпосе, сложившемся в среде ногайских правителей XV—XVI вв. отразилась официальная интерпретация, согласно которой их знаменитый предок был якобы тираноборцем. С этим связаны мотивы о справедливости, которую будто бы установил Идегей после захвата Сарая.
Одновременно Сказитель, веривший этой официальной версии, сумел усмотреть в поступках Идегея нечто опасное, даже зловещное для судьбы страны, государства, например, высокомерность, спесь, непостоянность, склонность к предательству[117]. Поэтому не случайно, что после описания оказанных Тимуром Идегею почестей, Сказитель ставит такой многозначительный вопрос: «Но всё же: кто таков Идегей? — Этого Шах-Тимур не узнал!»
Для понимания своеобразия оценки Сказителем личности Идегея несомненный интерес представляют и такие строки:
То есть: «Сына поставив справа, сорок мужей поставив слева, он направился
Такая интерпретация образа Идегея, бека-тираноборца, сумевшего восстать против ханской власти, требует более осторожного подхода к позиции Сказителя в оценке роли Идегея. Сказать, что он идеализирует Идегея, это — почти ничего не сказать. Если быть внимательным, певец не отказывает в доблести, положительных качества и его основному противнику — Токтамышу (видеть в царях только отрицательных «типов», а в пастухах — только положительных героев, это изобретение нашего социалистического «реализма»…). Трагичная противоречивость тираноборца Идегея заключается в том, что он одновременно оказался и зловещим разрушителем, губителем государства, страны, в глазах Сказителя в этом он явно уступает Токтамышу. Данную мысль певец проводит весьма своеобразно: доблестный герой-тираноборец оказался двоюродным братом убитого им же великана Кара-Тиина, родившегося от пэри, т. е. нечистой силы. Следовательно, Идегей тоже родственник нечистой силы. Поэтому здесь многозначительно звучат слова-проклятия умирающего Кара-Тиина: