Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Большинство дел, которые будут рассматриваться далее в главе, происходили в Ташкенте – административном центре Туркестанского генерал-губернаторства. Судя по дошедшим до нас архивным документам, мы имеем дело с единым колониальным обществом, в котором вращались и «мусульмане», и «русские»[666]. Плотная сеть коммерческих отношений связывала оба сообщества практически во всех областях Средней Азии. Интеграция мусульман в колониальное общество была достигнута посредством создания административных рамок, призванных сократить дистанцию между колонизаторами и колонизованными[667]. В предыдущих главах книги мы узнали, что одной из успешных стратегий русских колонизаторов по сокращению дистанции между русскими и мусульманами было установление нетривиального плюралистичного правового режима. Начиная с 1867 года сферы юридической компетенции государственных судебных органов для различных сообществ определялись в соответствии с имперским Положением, регулирующим управление регионом. Для русского сообщества действовали судебные законы Российской империи с учетом поправок, внесенных судебной реформой Александра II, в том числе относительно мировых судей. Для коренного населения предназначалась система народных судов. Исследователи истории империй, несомненно, смогут найти аналоги данной институциональной организации и в других колониальных ситуациях[668]. Существует мнение, что именно сохранение народных судов до самых последних дней Российской империи в итоге и дестабилизировало форму правления, задачей которой было установление в колонии верховенства имперского права[669]. По всей видимости, институт народного суда только подчеркивал различия между сообществами коренных жителей и русских поселенцев. Однако, как представляется, план русских властей по распространению правовых норм империи на мусульманские сообщества Средней Азии не обернулся полным провалом. Плюралистичный правовой режим не предполагал полного разграничения юрисдикций между судебными инстанциями для поселенцев и коренных жителей; в некоторых правовых областях сферы компетенции двух судебных систем значительно пересекались. В первую очередь, сообразно с имперской идеей о справедливости, туркестанские нормативные положения позволяли мусульманам обращаться с гражданскими исками в русские суды при согласии обеих тяжущихся сторон. Помимо этого, коренные жители имели возможность подавать прошения в уездное и областное управления. Благодаря такой организации русские власти получили рычаг воздействия, позволявший им разрешать споры среднеазиатских подданных по любым вопросам. Исходя из этого, можно сказать, что русские власти стали действовать подобно мусульманским правителям, так как теперь они могли отправлять правосудие по вопросам, имеющим отношение к шариату[670]. Тем не менее, слушая дела, сторонами в которых выступали мусульмане, русские чиновники руководствовались имперскими сводами законов, таким образом содействуя формированию гибридного колониального права[671] и внедряя нормы, задающие новые поведенческие стандарты[672]. Несмотря на то что в данной главе рассматриваются дела, касающиеся исключительно вакфного права, из них отчетливо видно, насколько активно русские колониальные бюрократы (в основном военные чиновники) вмешивались в судебные споры, связанные с широким кругом вопросов исламского права. Как я надеюсь показать, жители Средней Азии нередко обращались с делами о вакфах в русские судебные инстанции и таким образом невольно поддерживали российский колониальный проект.

2.2. Налоговые нововведения и их последствия

С самого начала русского правления в Средней Азии должностные лица Российской империи были осведомлены, что значительная часть сельскохозяйственных угодий формально принадлежит мусульманским благотворительным фондам. Русские также знали, что в собственности вакфов может находиться и другое имущество, например лавки на базаре или караван-сараи. Тем не менее разработка политики по извлечению прибыли из вакфов и производство знаний, облегчающих понимание феномена вакфа для колониальных чиновников, привели к тому, что имперские власти поместили вакфы в более широкий контекст колониального землеустройства.