Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Большинство русских чиновников не имели четкого представления о том, какими правами обладают вакфы. В 1904 году между членами Особой комиссии, созванной для изучения вакфного вопроса в Туркестане, разразилась жаркая дискуссия по поводу того, что в сущности представляет собой вакф. Предметом разногласий стало толкование выражения «вакуфное право». Одни полагали, что это совокупность определяемых шариатом прав на имущество, с которого вакфы имеют доход. Другие считали вакфное право правом на «податные льготы», определяемые Положением. Большинство членов Комиссии склонялись к последней интерпретации, поскольку Государственный совет Российской империи постановил, что «для правильного разрешения вопроса о поземельном устройстве Туркестанского края необходимо прежде всего отказаться от всяких теоретических соображений, основанных на толковании мусульманского права и менталитете последователей ислама». Некоторые чиновники возражали против данного подхода. К примеру, помощник главы Туркестанской казенной палаты С. Ипатов не был согласен с тем, что необходимо исключить шариат из правовых ресурсов управления страной. Ипатов заметил, что, согласно Положению, краем следует управлять «на установленных местным обычаем основаниях», «по обычаю». Он также отметил, что Государственный совет никоим образом не запрещает рассмотрение правового статуса субъектов с точки зрения исламского права, а только указывает на необязательность применения шариата областными управлениями при проверке действительности вакфных документов. Иными словами, Ипатов отметил, что русские чиновники при желании могут пользоваться исламской правовой литературой для прояснения правового и налогового статуса того или иного вакфа: «Государственный Совет <…> высказал мысль, что <…> только упоминание о шариате (выделение мое. – Примеч. авт.) не следует вводить в текст русского закона <…> При исследовании вакуфных документов не коснуться вакуфного права невозможно, и для ознакомления с ним некуда обратиться, кроме шариата»[691].

Это был не единственный призыв к введению регламента проверки вакфных документов и усовершенствованию российского законодательства о вакфах. Тем не менее колониальная бюрократия все же представляла собой угрозу для вакфов. Например, в опасности оказался ташкентский вакф в поддержку мазара Сар-Биби, на содержание которого выделялась десятая часть доходов соседнего караван-сарая. Поскольку вакфные документы были поданы на три недели позже срока, областное управление отказалось признавать существование фонда[692].

Положение об управлении Туркестанским краем наделило доказательной силой вакф-наме и документы об освобождении от налогообложения (см. ст. 286, 289, 299). Однако указанными статьями мотивировались и попытки нанести ущерб вакфам. Проводя поземельно-податные работы в регионе, русские чиновники иногда могли посчитать какой-либо вакф «сомнительным»; в этом случае они регистрировали вакфные земли как имущество сельских обществ. В результате вместо того, чтобы платить аренду мутаваллию, сельские общества уплачивали в казну поземельный налог[693]. Подобным же образом в ходе поземельно-податных работ ненаселенные вакфные земли могли быть включены в налогооблагаемое имущество сельских обществ, то есть стать частью налоговой единицы (дачи) того или иного сельского общества. Интересно, что в таких случаях сельские общества требовали считать эти земли казенными, а это предполагало конфискацию вакфного имущества[694].

Александр Иванович Гиппиус, последний губернатор Ферганской области, проницательно заметил: русские власти так и не поняли, что сам факт арендной платы подтверждает принадлежность земель, обрабатываемых арендаторами, к вакфному имуществу. Если люди живут и работают на участке земли по договору аренды, то они, безусловно, не являются владельцами этого участка. Несмотря на стремление сохранить статус-кво, русские законы, введенные в Туркестане, привели к радикальному изменению отношений между вакфами и сообществами, работавшими на вакфных землях: «…мы сразу же прекратили всякие непосредственные связи вакуфных учреждений с арендаторами или вообще с населением»[695]. Руководствуясь той же логикой, граф К. К. Пален замечает, что русские чиновники с чрезмерной осторожностью подходят к регистрации вакфов и вопросам налогового иммунитета. Пален предупреждает петербургские институты управления, что определение аграрных отношений требует не только проверки вакфных документов, но и прояснения юридических признаков этих отношений; а именно этого явно избегали многие русские чиновники, вовлеченные в поземельно-податные работы[696].