Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Мы будем рассматривать имущественные отношения и земельное право в рамках культурной сферы, где российские правовые и административные практики в соседстве с мусульманским юридическим мышлением порождали новые налогово-бюджетные практики. Какой подход здесь представляется наиболее целесообразным? Это особенно сложный вопрос, поскольку колонизаторы, согласно большинству источников, стремились сохранить статус-кво и избежать народных волнений в регионе, а следовательно, старались не вносить изменений в существующую систему землевладения. Несколько русских чиновников пытались разобраться в налогово-правовых аспектах землевладения в Туркестане, чтобы в дальнейшем обеспечить соответствие устоявшихся туземных практик новой налоговой политике[468]. Другие чиновники, напротив, выступали за полное упразднение налоговых практик коренного населения. Тем не менее как консерваторы, так и сторонники глубинных реформ никогда не действовали в одиночку; их действия поддерживались некоторыми колониальными подданными, игравшими важную роль культурных брокеров. Местные ученые-правоведы обладали привилегированным знанием мусульманского имущественного права. Как мы увидим ниже, именно эти люди стали ключевым звеном в цепи взаимодействия между двумя правовыми культурами. Они формировали восприятие правовой системы русскими чиновниками и оказывали влияние на их логику. Согласно доступной нам информации, перед нами типичная колониальная ситуация культурного наложения, в которой имперские законодательные нововведения формулировались, как правило, на местных языках (в нашем случае – на персидском и чагатайском), но при этом использовался словарь общепринятых терминов и клише исламской правовой терминологии. Если мы хотим разобраться в смысловой нагрузке исламского земельного права, связанных с ним концепциях и точках зрения, то нам необходимо прояснить, какие принципы и социальные практики определяли формы землевладения и землепользования в Средней Азии до российского завоевания.

В последние двадцать лет появилось большое количество научных работ на эту тематику. Растущий корпус литературы о землевладении в Средней Азии, однако, кроет в себе методологическую проблему, которая препятствует формированию ясной картины доколониальных имущественных отношений. Во-первых, исследования землевладения и землепользования в значительной степени полагаются на источники, обычно называемые «документальными»; однако исследователи при этом не имеют четкого представления о культуре делопроизводства, породившей эти источники. Так, большинство ученых читают «документы», предполагая, что те говорят сами за себя, а соответственно, уклоняясь от решения проблем интерпретации, возникающих в ходе извлечения смысла из источников. Однако наивно подходить к историческим текстам без знания концептуального репертуара и социального контекста, обусловившего их появление. Данный подход к «документальным источникам» отчетливее всего проявляется в каталогах и календарях юридических текстов, которые издаются начиная с советских времен и где нередко встречаются вопиющие ошибки интерпретации[469]. Из данного наблюдения, впрочем, не следует, что составление каталогов вовсе не имеет смысла. Тем не менее большинство историков выработало «лексический» подход к материалам: они предполагают, что между словами и делами существует однозначная эквивалентная логическая связь, а термины, употребляемые в одном источнике в некотором значении, имеют то же значение и в других источниках. Таким образом, игнорируется зависимость значения от контекста. Поэтому классификации имущественных отношений, которые мы находим в глоссариях каталогов, попросту повторяют друг друга. Составители игнорируют тот факт, что значения терминов могли измениться со временем, а социальные обстоятельства, в которых были созданы те или иные тексты, могли разниться[470]. Необходимо помнить об этом при сопоставлении текстов юридических документов с мусульманскими правовыми трактатами.