Идеи с границы познания. Эйнштейн, Гёдель и философия науки

Почему же он покончил с собой – ведь прошло больше двух лет после суда и больше года после окончания гормональной терапии? Ливитт называет жизнь Тьюринга после ареста «медленным унылым погружением в пучину горя и безумия». Это излишний драматизм. Тьюринг и правда обратился к психотерапевту-юнгианцу и полюбил Толстого, но ни то, ни другое отнюдь не симптомы безумия. Кроме того, за несколько месяцев до смерти Тьюринг послал другу восемь открыток с «посланиями из незримого мира». Одни послания афористичны: «Наука – дифференциальное уравнение. Религия – пограничное состояние». Другие заставляют вспомнить Блейка: «Гиперболоиды чудного света / в пространстве и времени катятся вечно / их стоит сберечь – им найдутся, не так ли, / волшебные роли в Господнем спектакле». Что ж, подобие рифмы здесь есть.

Смерть Тьюринга произошла в пору, когда на Западе боялись как огня шпионов, гомосексуалов и советских провокаций. На той же неделе газеты объявили, что бывший руководитель Лос-Аламоса Роберт Оппенгеймер был заподозрен в разглашении государственной тайны. Как пишет Эндрю Ходжес, если бы в газетах появился заголовок «Ученый-атомщик найден мертвым», это немедленно вызвало бы вопросы широкой общественности. Тем не менее нет никаких прямых улик, что смерть «Человека, который слишком много знал» не была суицидом. Пожалуй, сомнения возникли только у одного человека – у матери Тьюринга, которая настаивала, что ее сын случайно проглотил какой-то химикат, когда проводил дома опыты. Тьюринг и правда был рассеянным и неуклюжим, к тому же многие знали, что он каждый вечер перед сном съедает яблоко. С другой стороны, как-то он в письме другу упоминал способ самоубийства «при помощи яблока и электропроводки».

Так чем же была смерть Тьюринга – своего рода мученичеством? Или, может быть, идеальным самоубийством, задуманным так, чтобы пощадить чувства самого дорогого для Тьюринга человека – его матери? А может быть, это все-таки было идеальное убийство, как это ни маловероятно? Такие вопросы много раз задавали за все эти годы самые разные исследователи, не только Ливитт, но они так и остались без ответа. Возможно, Ливитт намекает, что мы так и не поняли, что хотел сказать Тьюринг на самом деле: «В волшебной сказке яблоко, которое укусила Белоснежка, не убило ее, а усыпило до поры до времени, пока Прекрасный принц не пробудил ее поцелуем». Однако подобная мрачная театральность едва ли была свойственна человеку, который безо всякого шума и показухи решил величайшую логическую задачу своего времени, спас неисчислимое множество жизней, взломав фашистский код, придумал компьютер и перевернул наши представления о том, как материя порождает сознание.

Глава шестнадцатая. Доктор Стрейнджлав изобретает мыслящую машину

С физической точки зрения цифровая вселенная зародилась в конце 1950 года в Принстоне, штат Нью-Джерси, в конце улицы Олден-лейн. Именно там и тогда впервые в истории ожило и заработало высокоскоростное универсальное цифровое устройство с хранимой программой – первый настоящий компьютер. Его собрали и спаяли в основном из ненужных армейских запчастей в одноэтажном блочном здании, которое выстроил для этой цели Институт передовых исследований. Назвали новую машину МАНИАК (MANIAC, Mathematical and Numerical Integrator and Computer)[23].

Для чего же применяли МАНИАК, когда его наконец построили и запустили?

Первой его задачей стали расчеты, необходимые для создания прототипа водородной бомбы. Задачу он решил. Утром 1 ноября 1952 года над островом Элугелаб в южной части Тихого океана была секретно взорвана бомба «Айви-Майк», существование которой стало возможно благодаря расчетам первого компьютера. Взрыв полностью уничтожил остров вместе с восьмьюдесятью миллионами тонн коралла. Военный самолет, отправленный, чтобы взять пробы грибовидного облака, «похожего на внутренность раскаленной доменной печи», потерял управление и рухнул в море; тело пилота обнаружить не удалось. Морской биолог, побывавший на месте испытания, говорил, что через неделю после взрыва водородной бомбы находил крачек с обугленным почерневшим оперением и рыб, у которых «на одном боку не было кожи, будто их бросили на раскаленную сковороду».