Читаем Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции полностью

Таким образом, хотя Прудон и Фурье обладают более возвышенным и более широким взглядом на вещи, чем современные им индивидуалисты и социалисты, самые границы, в которых они решают проблему об индивидууме и государстве, осуждают их, что бы там они ни думали о своей доктрине быть солидарными в заблуждении, которого они не могли ни опровергнуть, ни даже заметить.

Глава седьмая

ВЫВОДЫ ИЗ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ

Индивидуалисты XVIII века, как мы видели, не знали коренной противоположности интересов индивидуума и государства. Французская революция последовательно применяла и крайний индивидуализм, и крайнюю государственность, не замечая в этом и тени противоречия. Людям того времени казалось так же естественным провозглашать права индивидуума, как и пользоваться авторитетом государства для признания и освящения этих прав.

Теократы, проповедовавшие реакцию против философских и политических принципов французской революции, и первые социалисты, приглашавшие государство пересмотреть заново условия труда и вмешаться в распределение богатства, должны были вызвать и, действительно вызвали пробуждение либерального и индивидуалистического духа.

Только на этот раз индивидуализм получает иной характер. Он стремится замкнуться в себе и в конце концов сводится к абсолютной противоположности, к настоящей антитезе между индивидуумом и государством. Наибольшее ограничение роли государства стало как будто наиболее характерным признаком индивидуализма. Это общая мысль доктринеров, либералов и экономистов. Демократов, понимавших индивидуализм иначе, согласно указаниям Руссо и Канта, либеральная школа объявляет лишенными всякого права называться индивидуалистами. «Фаланстер» Фурье и «Анархия» Прудона ставят уничтожение всякого принуждения, всякой политической власти условием совершенного развития, полного проявления индивидуальных способностей. Таким образом, Прудон и Фурье стараются, с своей стороны, поддержать то мнение, что индивидуализм – такая доктрина, которая par excellence ведет к подавлению деятельности государства.

Крайним, но логическим следствием такого понимания индивидуализма является, как мы видели, почти полное освящение всех фактических неравенств между людьми.

Только те члены общества должны считаться настоящими индивидуумами, кому благоприятствуют обстоятельства, кто уже стал настоящим индивидуумом с экономической или интеллектуальной и моральной точек зрения; стал или для достижения этого должен употребить лишь слабое усилие, которое делают возможным свободные учреждения и свободный труд. А все остальные члены общества, еще бесконечно далекие от этого идеала, могут рассчитывать лишь на весьма медленное улучшение своей участи посредством таких паллиативов, как ассоциации и кооперации (паллиативы, идея которых, впрочем, была подсказана экономистам самими социалистами: ассоциация – Фурье, кооперация – Оуэном). Их опять предоставляют силе «естественных законов», которые общество должно чтить.

Вот почему эта форма индивидуализма заслуживает упрека в индифферентизме и эгоизме, который ей делают даже не предубежденные судьи, беспристрастные наблюдатели. Вот почему равным образом замечается, по сравнению с возвышенной доктриной XVIII века, понижение уровня индивидуализма, которое мы стараемся поставить на вид. В таком виде индивидуализм, совершенно подобно социализму, изменяет своему первоначальному направлению. Социализм, исходивший первоначально из права общины распоряжаться индивидуумом по своему желанию, кончает правом индивидуума на общину, обязанную заботиться о его нуждах и развивать его, так сказать, извне, механически. Индивидуализм, начавший с признания полного равенства прав, кончает оправданием привилегий.

Если бы история социальных и политических доктрин во Франции в течение XIX века остановилась на том пункте, которого мы теперь достигли, то могло бы показаться, что чувство равенства должно было неизбежно привести к тирании государства, а стремление к свободе – к неизбежному невмешательству и индифферентизму государства, умеряемому кое-какими паллиативами в пользу менее счастливых. Мы увидим, однако, впоследствии, что это вовсе не так[1485].

Мы отметили мимоходом несколько фактических причин, которые заставили доктринеров, либералов и экономистов направить свои усилия против идеи государства. Если бы мы, не ограничиваясь рассмотрением социальных и политических теорий, захотели распространить свое исследование на общее движение идей в течение занимающего нас периода, тогда пришлось бы указать здесь, помимо возрождения лиризма в литературе, который, как справедливо было указано[1486], представляет не что иное, как индивидуализм в искусстве, на протестантское религиозное движение, наиболее ярким представителем которого был Винэ[1487], и на либерально-католическое движение. Нужно было бы показать, как в обоих этих движениях идея государства оспаривается, принижается и отрицается. Но рассмотрение этих однородных явлений не входит в мою задачу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

История / Образование и наука / Документальное / Публицистика
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену