В случае с пятилетним мальчиком, у которого начались конвульсивные припадки после пережитых одновременно событий, связанных с агрессией и смертью, идея насилия получила свое проблематичное значение благодаря следующим тенденциям в семейной истории. Отец мальчика был евреем, выходцем из Восточной Европы, которого в пятилетнем возрасте его тихие и кроткие бабушка и дедушка привезли в нью-йоркский Ист-Сайд, где он мог выжить, лишь заменив свою детскую идентичность идентичностью «парня, который бьет первым». Это правило он внушил нашему пациенту, не преминув поведать, каких усилий это ему стоило. Выжив и добившись определенного экономического успеха, он открыл магазин на главной улице небольшого городка в одном из северных штатов и переехал в респектабельный район. Там ему пришлось отказаться от первоначальных рекомендаций, данных сыну, задире и драчуну, просьбами и угрозами поставив его перед фактом, что сын владельца магазина должен вести себя с соседями обходительно. Такая смена идентичностей произошла на выраженной фаллическо-локомоторной стадии развития мальчика, в тот момент, когда он нуждался в четких ориентирах и новых средствах выражения, и по случайному совпадению в том самом возрасте, когда его отец стал иммигрантом. Семейная паника («будь вежливым, иначе мы все потеряем»), личное чувство паники («как я могу быть вежливым, когда все, чему я научился, это быть сильным, и как мне быть сильным, чтобы чувствовать себя в безопасности?»), эдипов комплекс, заставляющий управлять агрессией по отношению к отцу и переносить ее на другое, физическое напряжение, вызванное ненаправленным гневом, – вместе эти состояния, весьма характерные сами по себе, привели к своего рода короткому замыканию. Эпилептическая реакция ребенка стала следствием.
Анализ поведения взрослых людей показывает, что исторические прототипы, определявшие их детские кризисы эго-идентичности, проявляются в специфических переносах и специфических формах сопротивления.
Приведенная ниже выдержка из истории болезни взрослого пациента иллюстрирует взаимосвязь между подобным детским кризисом и моделью поведения уже взрослого пациента.
Танцовщица, очень красивая, но небольшого роста, приобрела неприятную привычку, или симптом: держать спину слишком прямо и неподвижно, что невозможно в танце, да и выглядит довольно неуклюже.
Анализ показал, что данное истерическое проявление является отголоском зависти к пенису, спровоцированной в ее детстве наряду с хорошо сублимированным эксгибиционизмом. Пациентка являлась единственной дочерью американца во втором поколении, успешного бизнесмена немецкого происхождения, склонного к определенному эксгибиционистскому индивидуализму и в том числе гордившегося своим мощным телосложением. Он настаивал на том, чтобы его белокурые сыновья прямо держали спину (возможно, сам он уже не осознавал себя пруссаком), но не требовал этого от своей смуглой дочери; на самом деле, он не видел в женском теле ничего достойного демонстрации. Это стало одним из побудительных мотивов, заставивших пациентку с одержимостью демонстрировать в танце свою «улучшенную» осанку, которая напоминала карикатуру на прусских предков, никогда ею не виденных.
Исторические корни таких симптомов яснее обнаруживаются при анализе сопротивления, оказываемого при защите симптома самим пациентом.
Пациентка, которая в своих сознательных размышлениях и позитивных переносах проводила параллель между нордическим физическим типом и ростом отца и исследователя, к большому своему неудовольствию обнаруживала, что хотела бы видеть исследователя сутулым грязным маленьким евреем. Этот образ низкорожденного и слабого мужчины позволял ей попытаться лишить его права узнавать секрет ее симптома, то есть избежать опасности для ее уязвимой эго-идентичности, исходящей из ассоциаций пережитого ею сексуального конфликта между непокорными историческими прототипами, идеала (германский, высокий, фаллический) и зла (еврейский, карликовый, кастрированный, женский). Эго-идентичность пациентки стремилась включить эту опасную альтернативу в ее роль современной танцовщицы: изобретательный ход, который в своем оборонительном аспекте являлся эксгибиционистским протестом против социальной и сексуальной подчиненности женщин. В ее случае симптом выдавал тот факт, что эксгибиционизм отца, его предрассудки, укоренившиеся в результате чувственных проявлений эдипова комплекса, сохранили опасную степень влияния на ее подсознание.