Идентичность и цикл жизни

В нашей культуре подсознательная идентификация зла (того самого, которое «я» больше всего боится воспроизвести) состоит из образов подвергшегося насилию (кастрированного) тела, этнической аутгруппы и эксплуатируемого меньшинства. При всем многообразии синдромов эта ассоциация является превалирующей и у мужчин, и у женщин, среди меньшинств и у большинства, во всех классах той или иной национальной или культурной группы. Это объясняется тем, что в процессе синтеза эго стремится освоить наиболее убедительные прообразы идеала и зла, а с ними и весь существующий набор образов высокого и низкого, плохого и хорошего, мужского и женского, свободного и рабского, мощного и бессильного, прекрасного и уродливого, быстрого и медленного как простые альтернативы и как единственную стратегию, применимую ко всему ошеломляющему разнообразию столкновений с действительностью. Поэтому латентный образ наиболее гомогенного прошлого оказывает свое реакционное влияние в той или иной специфической форме сопротивления; чтобы понять историческую основу той альтернативы, которую ищет эго пациента, необходимо исследовать это явление.

Подсознательные ассоциации этнических альтернатив с моральными и сексуальными являются неотъемлемой частью любого коллективного объединения. Изучая их, психоанализ совершенствует свои терапевтические методы индивидуального лечения и в то же время вносит свой вклад в понимание сопутствующих подсознательных предрассудков[8].

3

Терапевтическая практика, так же как и попытки социального реформирования, лишь подтверждает горькую истину: в любой системе, основанной на подавлении, исключении и эксплуатации, подавленные, исключенные и эксплуатируемые подсознательно верят в тот образ зла, который они призваны воплощать по убеждению доминирующей группы[9].

Однажды ко мне на консультацию пришел владелец ранчо, сильный умный человек, известный специалист в области сельского хозяйства Запада. Никто, кроме его жены, не знал, что он иудей по рождению и что вырос он в еврейских кварталах большого города. Его жизнь, внешне успешная, была для него клубком маний и фобий, которые, как показал анализ, заставляли его воспроизводить и привносить в свободную жизнь в западных равнинах схему жизни, окружавшую его в детстве и ранней юности. Его друзья и враги, старшие и младшие родственники, все, не зная того, играли роль немецких мальчишек или ирландских хулиганов, которые изводили маленького еврейского мальчика на его пути в школу, куда он пробирался с отдаленной и уютной еврейской улочки через враждебные трущобы, выдерживая стычки с местными хулиганами и обретая недолгое отдохновение в демократическом раю школьного класса. Анализ ситуации пациента показал, что, к сожалению, штрейхеровский образ еврейской идентичности как зла, разделяемый многими, жив и для евреев, которые – парадоксальным образом – пытаются жить с ним и там, где, ввиду того, кем они являются сейчас, их прошлое в определенном смысле не имеет никакого значения.

Этот пациент совершенно искренне считал, что единственным спасением для евреев является нож пластического хирурга. В подобных случаях болезненного восприятия телесной идентичности части тела, которые имеют стратегическое значение в характеристике расовой принадлежности (в данном случае нос; в случае с танцовщицей – осанка и позвоночник), играют роль, аналогичную поврежденной конечности у калеки или гениталий у невротиков. Часть тела приобретает особый эго-тонус, при котором она ощущается как слишком большая и тяжелая или слишком маленькая и незаметная; в обоих случаях она воспринимается как отдельная от тела, но при этом находящаяся в центре внимания других людей. При расстройствах эго-идентичности у калек наблюдаются сны, в которых спящий безуспешно пытается спрятать выставленную напоказ данную часть тела или случайно от нее избавляется.

Таким образом, то, что может быть названо пространственно-временным континуумом индивидуального эго, сохраняет социальную топологию детского окружения индивидуума, так же как и общий контур его телесного образа. При их исследовании необходимо соотносить историю детства пациента с историей проживания семьи в прототипических районах (Восток), на «отсталых» (Юг) или на «продвинутых» территориях (Запад или северные границы), поскольку эти территории не сразу, а постепенно превращались в американскую версию англосаксонской культурной идентичности. Факторами влияния являются миграция семьи из этих районов, через них или в направлении районов, которые в разные периоды характеризовались чрезвычайной оседлостью или чрезвычайным уровнем миграции, влиявшими на формирование американского характера; семейная история обращения к религии или перехода в иную конфессию; классовые связи; безрезультатные попытки достигнуть стандартного для своего класса уровня, отказ от этого стандарта; а более всего индивидуальный и семейный сегмент, который сохраняет чувство культурной идентичности, чем бы семья впоследствии ни занималась и где бы это ни происходило.

4