Вначале Панкратова обрисовала ситуацию на «фронте исторической науки, как и вообще в области идеологии»[859]
. Отметим, что между историей и идеологией фактически был поставлен знак равенства. Повторяя расхожее идеологическое клише, она утверждала, что в мире происходит столкновение между скатывающейся в кризис буржуазной историографией, все отчетливее переходящей на идеалистические позиции, и советской, материалистической наукой, утверждающей постулат о скором крахе капиталистического мира. Положение, когда советские историки могут единым фронтом бороться со своими оппонентами, стало возможным только благодаря появлению «Краткого курса», вооружившего их единой теорией и «покончившего с идейным разбродом.»[860]. Но «Краткий курс» — это еще и эффективное оружие против внутренних уклонистов, тех, чьи работы по тем или иным причинам не сумели вписаться в магистральное направление советской идеологии. Их ошибки связывались с наследием буржуазной науки, что органично вписывалось в идеологемы кампании борьбы с «буржуазным объективизмом». Так, украинские историки, находясь под влиянием идей буржуазных националистов Грушевского, Винниченко и Петлюры, совершили грубые просчеты в «Кратком курсе истории Украины» и в первом томе «Истории Украины»: «Не вскрыты закономерности исторического развития Украины; основные периоды ее истории различаются не по способам производства, а по внешнеполитическим ситуациям, какие складывались на Украине в тот или иной период.»[861]. Положение дел на Украине, действительно, давно внушало опасения. После заката в конце 1920-х — начале 1930-х гг. «империи “положительной деятельности”» (термин Т. Мартина)[862]и последовавшей фактической реабилитации русской культуры как центральной и государствообразующей, украинофильские исторические теории виделись опасными и идеологически вредными[863]. В сентябре 1948 г. в Институте истории АН СССР прошло обсуждение макета «Краткого курса истории Украины», в котором обнаружилось множество пережитков теории М. С. Грушевского[864].Украинская ситуация вызывала особое внимании по нескольким причинам. Во-первых, на Украине, второй республике СССР, достаточно сильны были националистические антисоветские настроения, поэтому история, всегда являвшаяся основой националистических доктрин, оказывалась в центре внимания. Во-вторых, по всей стране готовились обобщающие истории национальных республик. Серьезные идеологические ошибки уже были обнаружены в «Истории Казахской ССР», теперь их старались избежать. Новая книга по истории Украины должна была стать образцом для написания национальных историй народов СССР.
Националистические ошибки нашли и в «Истории Белорусской ССР», и в уже упоминавшейся «Истории Казахской ССР», и в историях Татарстана и Башкирии. В истории Татарстана приукрашивалась роль Золотой Орды, в истории Башкирии — идеализировались патриархально-феодальные отношения. Более того, авторы нарушили и еще один постулат советского идеологического дискурса 1930-х — 1940-х гг.: история описывалась и изучалась в отрыве от истории русского народа[865]
.Не менее важным является изучение новейшего периода. В связи с серией громких разоблачений (школьных учебников по новой истории, монографий Г. А. Деборина, Б. Е. Штейна и др.) особо подчеркивались исключительная важность «изучения этого нового раздела истории и особая научная и политическая ответственность советских историков, его разрабатывающих»[866]
.Коснулась в своей статье Панкратова и центрального научно-исследовательского учреждения страны — Института истории АН СССР. Причем оценка была отнюдь не позитивной: «Факты говорят о том, что Институт истории АН СССР до сих пор не ведет по-настоящему научной разработки актуальных вопросов исторической науки…»[867]
.Таким образом, юбилей должен был сыграть мобилизующую роль, вдохновив советских историков на борьбу с «прорывами исторического фронта» (риторика того времени. —