Первой жертвой стал сектор советского времени. Обстановка в нем была названа «ненормальной», в чем повинен его глава — И. И. Минц. И. М. Разгон вновь обвинялся в том, что в его работах по истории Северного Кавказа возвеличиваются чеченцы и ингуши, а осетины принижаются. Не меньше проблем и в секторе Новой истории, возглавляемом А. М. Дебориным. Эти два сектора были названы «самыми больными в Институте»[1052]
. Плохо дела обстоят и в секторе XIX в., где до сих пор не был дан отпор ошибкам А. И. Андреева и С. А. Фейгиной. В секторе истории Средних веков, где, по сообщению Удальцова, за день до начала работы Ученого совета прошло заседание, «были попытки рассматривать серьезные обвинения, например проф. Неусыхина, как попытки травли против Неусыхина, причем особенно характерно, что такие лозунги встречали поддержку среди студенческой молодежи, которая собралась при обсуждении вопроса о буржуазном космополитизме на заседание этого сектора»[1053]. Таким образом, Неусыхина пытались поддержать не только в МГУ, но и в Институте истории.Неудовольствие Удальцов выразил и заседанием в секторе истории Древнего мира, возглавляемом Н. А. Машкиным, где неких молодых историков, критиковавших уже покойного В. С. Сергеева, самих обвинили в «космополитизме»[1054]
. В заключение он подверг критике и работу дирекции, которая, по его словам, не принимает никаких мер к тому, чтобы проверить деятельность института.Итак, выступление Удальцова фактически носило направляющий характер. Он сказал все то, что, по идее, должен был озвучить Б. Д. Греков. Возможно, такая тактика была согласована заранее. Директор, имеющий огромной авторитет среди научно-исторического сообщества, представляет «беззубую» речь, не касающуюся почти никого конкретно, особенно сотрудников института. Ясно, что никого из своих подчиненных Греков критиковать не хотел и уклонился от этой обязанности. А вот Удальцов, представитель партии, сотрудник другого учреждения, мог себе это позволить.
Эту же роль играло и выступление А. Л. Сидорова, уже успешно громившего «космополитов» в МГУ. Он подчеркнул инициативу партийной печати во вскрытии недостатков в работе историков, которые оказались к этому не готовы. Помимо уже известных групп «московских космополитов» была обнаружена группа «ленинградских космополитов», куда вошли О. Л. Вайнштейн, В. М. Штейн[1055]
и С. Я. Лурье.Но пройти мимо Минца также было невозможно. Сидоров утверждал, что тот является верным учеником М. Н. Покровского и еще в 1928 г. вместе со своим учителем реабилитировал немецких историков[1056]
. Для дискредитации академика было найдено критическое выступление Л. М. Кагановича, прозвучавшее в 1931 г., в отношении трудов Минца по истории партии. Припомнили Минцу и то, что он так и не написал учебник по советской истории.Касаясь работы Секретариата по истории Гражданской войны, который долгое время возглавлял Минц, Сидоров указал на то, что Секретариат фактически превратился в кормушку Минца и его близких сотрудников (что было близким к истине. —
Нельзя было пройти и мимо «группы Минца». В нее были включены Городецкий, Разгон, Шекун, Верховень, Рубинштейн. В секторе советского общества Института истории в нее входили Гуревич и Шелюбский, а также некие «подпевалы»[1060]
. Последние не были названы, но было ясно, что при необходимости в этой категории может оказаться каждый.Сидоров специально остановился на том, что институт так и не провел обсуждение книги Н. Л. Рубинштейна «Русская историография»: «Наши историки попрятались в кусты и вместо того, чтобы защитить достоинство нашей советской науки против космополитической клеветы, пробовали прикрыться, не ссорясь с Рубинштейном»[1061]
.