Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Выступавший следом Е. А. Луцкий присоединился к критике Минца. Он подчеркнул, что ошибки академика уходят корнями в наследие М. Н. Покровского. Но его выступление было явно менее боевым, чем речи предыдущих ораторов. По-боевому, но не внеся ничего принципиально нового в обсуждение и динамику проработок, выступил и А. П. Кучкин.

А. М. Панкратова говорила по-партийному верно, но сдержано. Она подчеркнула, что для борьбы с буржуазной историографией крайне необходимо развивать критико-историографические исследования[1062].

Н. А. Машкин сконцентрировал свое внимание на положении дел в антиковедении. Здесь главной жертвой был выбран С. Я. Лурье. Причин тому было несколько. Во-первых, его книги уже критиковались ранее. А, во-вторых, и это главное, он был евреем. Машкин заявил, что Лурье, в лучших традициях «космополитизма», отрицает патриотизм. Он сообщил, что пришлось отказаться от всех его глав, написанных для готовящейся «Всемирной истории». Также Машкин доложил, что антиковеды давно критиковали работу Лурье, но надеялись, что он «исправится и будет писать, как требует советская общественность»[1063]. Однако, это не наступило. По мнению Машкина, с Лурье поступили слишком мягко: «…У нас получается так, что у нас может быть какая-то принципиально иная, отличная от марксистско-ленинской, точка зрения, человек может ее развивать, а мы в лучшем случае отказываемся от его статей и переводим на другую работу»[1064]. Проштрафившегося ученого перевели на техническую работу по изданию «Боспорских надписей» В. В. Латышева[1065]. Лурье настаивал на публикации надписей на латыни. Тем самым они бы стали доступны для всех специалистов по античности в мире. Но теперь такая позиция оказалась «космополитичной». Новые идеологические реалии требовали публикации только на русском.

В заключение Машкин призвал всех быть бдительными, приведя по сегодняшним меркам в общем-то анекдотичный случай. Будучи главным редактором «Вестника древней истории», он обнаружил, что в статье по античной нумизматике есть рисунки монет со свастиками. Он немедленно потребовал снять статью[1066].

Выступление сотрудницы сектора новейшей истории П. Е. Осиповой превратилось в разоблачение Л. И. Зубока. Она назвала его книгу «Империалистическая политика США в странах Карибского бассейна» проникнутой «космополитическими идейками»[1067], заключающимися в оправдании США.

С. В. Бахрушин сообщил, что в свете новых требований сектор истории СССР до XIX в. приступил к разбору концепций видных буржуазных историков. В первую очередь он назвал А. С. Лаппо-Данилевского, как главу петербургской школы. На очереди стоит В. О. Ключевский[1068]. Специально он остановился на норманизме, который, по его мнению, как научная теория ликвидирован работами Б. Д. Грекова, но продолжает жить как теория политическая[1069].

Аспирант Ю. В. Борисов посвятил свое выступление разоблачению профессора МГУ Ф. И. Нотовича. В его книге «От первой ко второй мировой войне» (Ташкент, 1943) он обнаружил «смазывание роли Советского Союза» во Второй мировой войне и преувеличивание роли союзников[1070]. «Возьмите любую книгу или статью Ф. И. Нотовича и вы найдете минимум советских источников и максимум источников буржуазных»[1071], — говорил Борисов.

На следующий день заседание продолжилось. Его открыл В. Т. Пашуто. Выступление было направлено на критику работы журнала «Вопросы истории». Он обрисовал картину самоуспокоенности в редакции. Между тем, по его мнению, работе журнала присущи те же недостатки, что и Институту истории. Примером ошибок Пашуто назвал публикацию статьи С. Б. Веселовского «Учреждение опричного двора и отмена его в 1572 году», где проводилась идея о бессмысленности опричнины. Здесь выводы Веселовского совпадали с мнением В. О. Ключевского. На основании этого Пашуто сделал заключение: «Таким образом, журнал предоставил свои страницы для пропаганды буржуазно-объективистских взглядов, для возрождения концепции Ключевского»[1072]. Ошибкой редколлегии журнала стала и публикация статьи Н. Л. Рубинштейна о построении курса историографии. Неудовлетворительными оказались и дискуссии, проводившиеся на страницах журнала. «…Нужно, чтобы журнал научился, наконец, по-партийному обобщать явления, происходящие в нашей науке, вскрывать борющиеся в нашей науке направления и уверенной рукой расчищать путь передовому направлению, беспощадно разоблачая все остальные, несоветские, антипатриотические взгляды и тенденции»[1073].