Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Рассматривая организацию научной работы, комиссия, опираясь на мнение партийного актива в лице С. Л. Утченко, Н. А. Сидоровой и А. П. Кучкина, указала, что в планировании существует полная неразбериха. Планы института и секторов не согласованы. Было отмечено, что мало выполняется работ по новой и новейшей истории, доминируют труды по древности. Даже специалисты сектора истории XIX — начала XX в. предпочитают заниматься историей первой половины XIX в., а не актуальной тематикой начала XX в. Вопиющее положение в секторах новой и новейшей истории: «…В плане…преобладают внешнеполитические темы и совершенно не представлена история трудящихся классов, экономическая история, история революционных движений. В секторе новой истории вообще никто не занимается вопросами империализма, тем более американского, в плане сектора нет тем, относящихся к истории славянских стран и Востока»[1260].

В тяжелом состоянии, по мнению членов комиссии, находится подготовка фундаментальных многотомников по истории СССР, всемирной истории и истории Москвы. «Характерным для работы Института над историей Москвы является та же медлительность, неповоротливость, проистекающая, судя по всему, из политической недооценки этого издания»[1261]. В Ленинградском отделении планирование также поставлено неудовлетворительно, поскольку практические все плановые темы были заменены внеплановыми поручениями.

На идеологическом участке, согласно отчету, также оказалось все неспокойно. Дирекция и руководство секторов повинны в появлении целого ряда идеологически порочных трудов, оказавшихся проявлением «буржуазного объективизма» и «безродного космополитизма». Это публикации С. Б. Веселовского, А. И. Андреева, И. И. Минца, И. М. Разгона, Б. А. Романова, И. Нотовича, С. Я. Лурье, Л. И. Зубока, С. Н. Валка, А. И. Яковлева. «Ученый совет оказался не в состоянии развернуть борьбу против буржуазной идеологии и ее влияния среди части сотрудников института. Наоборот, он сам во многих случаях освящал своим авторитетом порочные в идейном отношении работы»[1262]. В качестве примеров такой близорукости назывались докторская диссертация Д. А. Баевского, которая уже была утверждена к печати, но в ней обнаружили «серьезные идейно-теоретические ошибки»[1263]. В докторской диссертации Раджабова «Развитие общественной мысли в Узбекистане», защищенной в Институте истории, были выявлены националистические ошибки, и она была отклонена ВАКом. Не меньше пререканий вызвала диссертация П. Г. Софинова «Борьба за Юг и Каспий», где автор, как выяснилось, обошел «деятельность партийной организации и Советов в период борьбы за Юг и Каспий… и тем самым неправильно показал роль товарища Сталина в этой борьбе, изобразив его, по сути дела, как одиночку»[1264].

Не проявили активности институтские сотрудники и в обсуждении книги по русской историографии Рубинштейна, «не подхватили сигналов газеты “Культура и жизнь” по поводу ошибок академика Минца»[1265].

Определенную роль в повышении бдительности сыграли собрания, посвященные борьбе с «объективизмом» и «космополитизмом». Но это были только первичные шаги, которые не нашли продолжения. Развитие критики и самокритики, а также отчисление целого ряда сотрудников, обвиненных в идейных ошибках, по мнению авторов доклада, способствовало улучшению атмосферы в институте, но не решило всех проблем. Более того, «эту борьбу. надо усиливать и развивать», потому что «в институте чувствуются настроения закончить “кампанию”. Эти настроения проявляются в том, что в секторах не развертывается систематическая работа по разоблачению различных концепций буржуазной историографии, как русской, так и зарубежной»[1266]. Проверяющие подметили, что в условиях, когда все, что ни напишешь, может оказаться раскритикованным, сотрудники сконцентрировались на археографической работе.

Проводниками буржуазных теорий являлись «старые ученые», «которые в свое время воспитывались на идеях и концепциях буржуазной исторической науки, и которые во многих случаях до сих пор полностью не освободились от (далее зачеркнуто — проклятого) идейного наследия прошлого»[1267].

Неудовлетворительно строилась и кадровая политика. По подсчетам комиссии, за 2 года было уволено более 50 научных сотрудников[1268]. С удовлетворением было отмечено, что отчислению подверглись академики Минц и Деборин[1269]. В кадрах отмечалась нехватка «ученых членов партии»[1270], которые должны были придать идеологически верный вектор работы. Нарекания вызвала и работа аспирантуры, где аспиранты «избегают актуальных тем, связанных с Великой Отечественной войной и послевоенным периодом»[1271]. Докторанты не ставят широких проблем, а стараются ограничиться узкими темами. Нет работ по историографии, за исключением докторанта В. Е. Иллерицкого.