Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Примечательно, что «маленькие люди» быстро исчезали из поля зрения, как отработанный материал. Теперь трудно определить, кто из них действовал на свой страх и риск, а кто являлся пешкой в сложной многоходовой игре. Их действия нарушали привычную академическую жизнь, а в случаях, когда научное сообщество инертно выполняло директивы партии, они добавляли динамики и остроты в дискуссии и собрания.

С одной стороны, относительно герметичная корпорация ученых, пропуском в которую должна была служить защита диссертации, конвенциональное признание авторитета ведущих историков, а также наличие собственного значимого символического капитала, заранее отторгала непрофессионалов, нарушающих сложившуюся иерархию. С другой — историки являлись частью советского социума, поэтому советская политическая культура неизменно вторгалась в поле науки, в данном случае в лице «маленьких людей».

Таким образом, для научно-исторической корпорации «маленькие люди» неизменно выступали в роли маргиналов. Их деятельность негласно осуждалась, а идеи отторгались. Это, кстати, свидетельствует и об относительной автономности поля науки в советском обществе. Но для органов идеологии они являлись важным фактором нормализации (точнее, советизации), а также дисциплинирования и контроля над наукой, а нередко использовались и в качестве проводников провокационных идей, заметно меняющих устоявшийся нарратив. Но часто «борцы за правду» просто оказывались обузой, мешающей нормально работать и нарушающей status quo между учеными и партией, тогда их активность старались приглушить.

Глава 10 «Историограф в нашей стране — фигура большая»: идеологические процессы «позднего сталинизма» и развитие историографических исследований в СССР

Еще с 1920-х гг. историографические исследования рассматривались как важнейший инструмент утверждения правильной, марксистско-ленинской (как она понималась) теории исторического процесса. Обязательной составляющей работы историографа была острая критика дворянской, буржуазной и прочей немарксистской исторической мысли. Именно в эти годы зародился и получил свое развитие такой жанр, как критика буржуазной историографии, причем как отечественной, так и зарубежной. Труды, написанные в данном жанре, были ориентированы на разбор исторических исследований не с точки зрения их соответствия фактам или источниковой базе, а с позиции их партийной природы и лояльности действующим идеологическим нормам. Характерной чертой этих работ было стремление навешивать броские и бескомпромиссные политические ярлыки.

После разгрома «школы Покровского» в 1930-е гг. сформировавшиеся в предыдущее десятилетие стандарты историографического исследования никуда не исчезли. Тем не менее, возникла возможность выработать новый, хотя и основанный на советском марксизме, алгоритм историографического поиска и оценок. Новая историческая политика допускала и позитивные интерпретации достижений дореволюционной России, в том числе и научно-исторических. Свою лепту внесли и вернувшиеся из ссылок историки «старой школы», которые стали проводниками дооктябрьской академической культуры и научности в среду советских историков. Не случайно, что именно в эти годы происходит переиздание курсов В. О. Ключевского и С. Ф. Платонова, дореволюционных монографий П. Г. Любомирова, С. Ф. Платонова, Ю. В. Готье и т. д. Был переиздан труд Г. Ф. Миллера «История Сибири», во вступительных статьях к которому была дана чрезвычайно высокая оценка деятельности историка.

Разгром «школы Покровского» и осуждение его концепций создали, несмотря на появление ряда директивных документов, ситуацию неопределенности, когда не ясно было, какие оценки официальные идеологи считают правильными, а какие нет. В этих условиях логичным становится внимание к истории исторической науки, анализу приемлемых и неприемлемых для советской историографии концепций дореволюционных историков.

Отказ от нигилистического взгляда на русскую историю позволял обратиться к ранее находившимся вне исследовательского поля сюжетам. Многие историки «старой школы» заняли ведущие позиции в реформирующейся системе советских научно-исследовательских и образовательных учреждений. Могло показаться, что идет постепенный возврат к ценностям дореволюционной исторической науки. Отнюдь не случайно, что именно в это время возник лозунг «Назад к Ключевскому!», подразумевавший акцент на преемственность дореволюционного и советского периодов в развитии науки.