Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

«Л. А. Плоткин, – заявил далее Б. М. Эйхенбаум, – указал, что недавно я выступал несколько раз с лекциями об Ахматовой. Совершенно ясно, что это была с моей стороны политическая ошибка потому, что в тот момент я еще не представлял себе поэзии Ахматовой как явления политического. В этом отношении я был наивен. И мне казалось, что то, что писала Ахматова в военные и послевоенные годы, представляет собой значительный поворот в ее поэзии в сторону вопросов, связанных с русской историей, с выходом за пределы глубоко пессимистической поэзии, как было раньше. При этом я не учел того, что интонация этих новых стихов осталась трагической, а трагическая окраска и тон сейчас, в момент острого конфликта между нами и нашими врагами, политически вредны. В этом смысле я совершил политическую ошибку.

Вот что мне хотелось бы сказать, чтобы было видно, что я понимаю свои ошибки последнего времени, очень существенные, совершенные в силу политической наивности, а не продиктованные злостным намерением»[1399].

Волею случая Б. М. Эйхенбаум первым среди филологов оказался в горниле обесчещивающей идеологической машины. И никто не защищал его: таковы были выработанные годами правила, поскольку, начав его защиту, можно было моментально составить ему компанию.

На этом заседании в Институте литературы присутствовали и журналисты, а на следующий день Ленинградское отделение ТАСС передало сообщение, где отдельно, уже в который раз, упоминался Борис Михайлович:

«Проф[ессор] Б. М. Эйхенбаум в своем выступлении признал политическую ошибочность своей прошлой оценки “творчества” Ахматовой, ее вредных упаднических стихов. Однако, ограничившись этим признанием, тов. Эйхенбаум не подверг критике свои ошибочные взгляды, вновь нашедшие отражения в его последних работах…»[1400]

Вечером того же дня Борис Михайлович, широко известный среди интеллигенции Ленинграда, был ославлен и по Ленинградскому радио:

«Профессор Эйхенбаум в своем выступлении признал политическую ошибочность своей прошлой оценки “творчества” Ахматовой. Однако, ограничившись этим признанием, товарищ Эйхенбаум не подверг критике свои ошибочные взгляды, нашедшие отражение в его последних работах»[1401].

Поскольку об окончательном разгроме Б. М. Эйхенбаума распоряжения еще не поступало, то ему в университете оказывалась поддержка. Это были мелочи, но в будущем никто не дождется даже такого. Например, 13 сентября 1946 г., в отсутствие Вознесенского в Ленинграде, проректор ЛГУ С. В. Калесник даже подписал приказ, где было сказано:

«За большую общественную работу со школьниками в подготовке и проведении соревнований и олимпиад, получивших высокую оценку Гороно и Дирекции Дворца пионеров, объявлена благодарность проф[ессору] Б. М. Эйхенбауму»[1402].

26 сентября 1946 г. состоялось заседание Ученого совета филологического факультета, которое прошло вполне академично: