Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

«Оживленно проходят секционные заседания филологии. Докладчики не столько говорят об успехах советской филологии за 30 лет, сколько демонстрируют этот факт высоким качеством своих докладов. Глубокая научность, смелость и оригинальность творческой мысли, любовь к своему делу отмечают ряд докладов, сделанных на отделении литературоведения. Неудивительно поэтому, что такие доклады вызывают массу вопросов, оживленные прения.

Острую полемику вызвал ряд положений доклада профессора Г. А. Гуковского “Петербургские повести Гоголя”. Профессор В. Е. Евгеньев-Максимов оспаривал утверждение Гуковского, что “Мертвые души” являются единственной русской поэмой XIX века, поскольку в этой поэме в сущности нет ни одного положительного народного образа. Отстаивая свою точку зрения, проф[ессор] Гуковский указал, что преобладание положительного не обязательно следует исчислять количеством положительных персонажей. В то время как отрицательные образы русских помещиков очерчены совершенно конкретно, положительный образ выражен Гоголем в субъективно-лирическом плане. Этот лирический образ, исполненный веры в силу и в будущее русского народа, пронизывает всю поэму и очерчивается в образе тройки – символе России для Гоголя. Этот образ гораздо шире и значительней отрицательных образов “Мертвых душ”, что дает возможность рассматривать уже одну 1-ю часть как законченную эпическую поэму в широком понимании этого слова.

Еще больше споров вызвал вопрос о социальном месте Гоголя в русской литературе. Отбросив абстрактную формулу “Гоголь – народный русский писатель”, проф[ессор] Гуковский продолжал: “Но кого мы в праве называть народом в России 40-х годов? – Массу крепостных крестьян. Следовательно, Гоголь объективно был на стороне крепостного крестьянства. Очевидно, что Гоголь художественно адекватен Белинскому, позиция которого, как защитника интересов крестьянства, не вызывает сомнений. Почему же мы должны отказать Гоголю в звании крестьянского писателя?”

Обмен мнений по вопросу о соотношении мировоззрения и произведений писателя возник после интересного доклада профессора Б. Г. Реизова “Проблемы французского реализма”[1707]. Профессор Реизов указывал на нелогичность утверждений, что писатель воплощает в художественных образах нечто, не соответствующее его мировоззрению. Профессор В. М. Жирмунский, напомнив известные высказывания Энгельса о Бальзаке и Ленина о Толстом, указал, что возможны определенные расхождения между субъективным мировоззрением писателя и тем, что объективно заключается в созданных им образах. Пример этому – полнейшее несоответствие философии и художественных образов в романе Л. Толстого “Война и мир”.

Хочется упомянуть об очень интересном докладе проф[ессора] Б. М. Эйхенбаума “О советской текстологии”. Докладчик рассказал, как советские текстологи очищают истинное слово писателя от погрешностей последующих изданий, от исправлений цензуры, а порой освобождают замысел писателя от вынужденного самоограничения, необходимого в условиях царской цензуры. Благодаря упорному и кропотливому труду советских текстологов, читатель может быть уверен в правильности текста, а литературовед может спокойно оперировать мельчайшими деталями. А ведь в дореволюционной России, как и на современном буржуазном Западе, этой науки не существовало. Какова же может быть действительная научная ценность многочисленных исследований буржуазных ученых? В частности, на этот вопрос дает ясный ответ прекрасный доклад проф[ессора] А. А. Смирнова “Изучение западной литературы в СССР”. Он показал, как далеко шагнула советская филология, вооруженная диалектикой марксизма, в деле изучения классиков мировой литературы. В то же время на родине Шекспира, Бальзака и Сервантеса литературоведы в основном занимаются изучением подробностей личной жизни великих писателей, желая угодить низменным вкусам буржуазного читателя, или создают тенденциозные псевдонаучные исследования по заказу своих хозяев»[1708].