Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

Эта в общем-то положительная по тону статья не вполне отражала действительного накала страстей на сессии. 18 ноября профессор Б. М. Эйхенбаум записал в дневнике:

«Нахожусь в таком взвинченном состоянии, что не могу как следует работать, как будто должно что-то случиться. Тяжелое впечатление от заседаний сессии – у всех нервы в каком-то исступленном состоянии, все производят впечатление полунормальных – за одних стыдно (Пиксанов! Евгеньев – Максимов!!), за других страшно и больно (Томашевский, Гуковский). Вчера после моего доклада о советской текстологии товарищи устроили овацию – Гуковский произнес целую речь»[1709].

Профессора вынужденно меняли тематику своих исследований. Юбилейная сессия демонстрировала эту тенденцию:

«Алексеев, который был англистом, а потом стал американистом, спешно сделался русистом. Но на сессии он уже выступает в качестве специалиста по русскому языку. Это, как Жирмунский, балаганный трансформатор. Я их называю Аркадием Райкиным, по имени этого быстро переодевающегося эстрадного трансформатора-юмориста»[1710], – писала О. М. Фрейденберг.

Наиболее серьезные изменения начались в конце осени. 24 ноября ректор А. А. Вознесенский подписал приказ № 2655 по Ленинградскому университету. Он был посвящен вопросам идеологической работы: