Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Уважаемый господин Довлатов!

Я с ужасом прочла в «Новом американце» сообщение об аресте видного советского ученого Константина Азадовского.

В течение многих лет он был другом моего сына. И из того, что я слышала от Кости и о нем, мне было ясно, что никакой политической деятельностью он не занимался.

К. Азадовский – известный и за пределами СССР лингвист и литературовед (окончил два факультета). И помимо всего – на редкость образованный, талантливый и интеллигентный человек. Последние три качества, как известно, не всегда совпадают и не всегда способствуют карьере. Интеллигентность же в наше время является даже скорее препятствием к служебным успехам.

Когда-то я поинтересовалась, не собирается ли Костя эмигрировать. Он ответил отрицательно: «Мое место здесь. Я смогу работать только в России».

В прошлом году вышла его книга, написанная в соавторстве с итальянской слависткой Сереной Витале, посвященная переписке Пастернака, Цветаевой и Рильке. На Костины доклады (в Доме писателя) приезжали ученые из Италии и ФРГ.

У Кости осталась мать, у которой кроме него нет никого на свете. Лидии Владимировне 80 лет. Она давно и тяжело больна, почти никогда не выходит из дому. И я со страхом думаю – что с нею теперь будет? Перенесет ли она тяжелый удар? Для беспомощной и беззащитной женщины вся жизнь была в сыне. А его у нее отняли.

Страшные дела творятся в Ленинграде! Вы правы, Сергей Довлатов, надо бить тревогу, надо приложить все силы, чтобы спасти людей!

Валентина Алексеева.

Но когда в Ленинграде 16 марта 1981 года состоялся суд над Азадовским, то релиз, подготовленный друзьями в Ленинграде, перекочевал за границу СССР – сначала в Париж, а затем в США: Владимир Марамзин отправил его 6 апреля за океан к Валерию Чалидзе, сопроводив письмом, которое заканчивалось словами «Жалко очень Костю».

«Новый американец» решил откликнуться на это событие подробной статьей, которая по решению Довлатова была поручена Наталье Шарымовой, сотрудничавшей тогда в «Новом американце». Такое решение редакции отчасти стимулировал Бродский – он болезненно переживал случившееся с Азадовским, и Довлатов это видел и знал; хотя и вся редакция была единодушна в необходимости осветить это событие максимально полно. В результате получился материал на целый разворот плюс отдельная врезка – заявление Бродского журналу «Эхо». Обзор заканчивался следующим пассажем: