Я хорошо представляю себе, что сотрудники КГБ руководствовались в 1980 г. совершенно иными инструкциями, чем, скажем, в середине или второй половине 80-х годов. И все же меры, примененные ко мне и моей жене, нельзя оправдать никакими ссылками на «то время». Я – ученый-филолог, переводчик и литературовед, никогда не занимался так называемой «диссидентской» деятельностью, не распространял «антисоветской» литературы, мои контакты с иностранными гражданами всегда носили сугубо профессиональный характер. То же относится и к моей жене. Так почему же, на каком основании сотрудники КГБ так жестоко (и притом – противозаконным способом!) искалечили наши жизни?!
Просьба, изложенная в обращении, – «исследовать обстоятельства дела, установить истинные причины и наказать виновных» – была спущена из секретариата С.В. Степашина в Прокуратуру РСФСР, где уже не раз рассматривались обращения Азадовского. Тем не менее 27 февраля 1992 года Прокуратура РСФСР ответила Азадовскому в прежнем ключе:
…Работники правоохранительных органов, причастные к расследованию, к дисциплинарной ответственности привлечены быть не могут, поскольку истекли предусмотренные законом сроки давности. Ваше предложение о том, что наркотические вещества могли быть вам подброшены работниками милиции либо УКГБ, проверялись, но объективного подтверждения не нашли. В связи с этим оснований для привлечения указанных лиц к уголовной ответственности не имеется. Доводы жалобы о невиновности Лепилиной в совершенном преступлении несостоятельны. Осуждение Лепилиной… признано обоснованным. В опротестовании принятых по делу судебных решений руководством Прокуратуры Российской Федерации отказано.
Но когда была создана и начала свою работу Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий, Азадовский попытался в очередной раз апеллировать к отечественному правосудию. 10 сентября 1992 года он отправил в Москву на имя председателя Комиссии А.Т. Копылова многостраничное заявление. В частности, он писал: