Иди и не греши

Дима был известен в епархии как архивист, и от него ждали находок исторического плана.

— Да вот, владыченька, — сказал Дима. — Тянется за нами эта история с монетами, никак мы от них избавиться не можем.

— Что еще за история? — поинтересовался владыка, приостановив тем процесс благословения.

— Вам отец Фотий должен все рассказать, — сказал Дима. — Он в курсе, как мне кажется.

— Проходи, отец, проходи, — пробурчал один из келейников.

Дима прошел, решив, что он очень удачно забросил крючок, хотя, зная отца Фотия, он вполне мог предположить, что тот найдет возможность подать всю ситуацию в выгодном для себя ключе.

Отец Дионисий поймал его на выходе.

— Велели собирать совет старцев, — шепнул он взволнованно. — Ты уверен, что все именно так, как ты сказал?

Дима пожал плечами.

— Уверен, но не на сто процентов, — сказал он. — А что, Фотий еще не спрашивал, где отец Флавиан?

Дионисий улыбнулся.

— Спрашивал, — сказал он. — Даже грозился зайти, навестить его.

Дима удовлетворенно кивнул.

— Надо бы мне поблизости оказаться, — сказал он.

Он прошел в новый братский корпус, где скучал на боевом посту послушник Трофим, и тот доложил, что отец Флавиан не выходил из кельи, и у него там лишь Михаил. Дима поблагодарил и пошел навестить болящего.

Выглядел отец Флавиан действительно плохо. Был бледен, осунулся и как будто еще больше поседел. Дышал он часто и хрипло.

— Чего пришел? — буркнул он. — Позлорадствовать? Думаешь, ваша взяла?

— Наша возьмет только после Страшного Суда, — ответил Дима. — Не такой уж я злодей, отче, как вы меня представляете. Я вам искренне сочувствую и желаю скорейшего выздоровления.

Флавиан сдавленно хмыкнул.

— А ведь признайся, Димитрий, ведь ты в душе вовсе не монах, а? Тебе дело нужно, тебя результат волнует… Нет, что ли?

Дима, не ожидавший от отца такой философичности, на мгновение задумался.

— Пожалуй, — сказал он. — А разве это противоречит монашескому духу?

— Еще как противоречит, — вздохнул тяжело отец Флавиан. — Я ведь сам такой, как ты, у меня руки чешутся дела совершать, а не подвиги духовные. А ты на старцев посмотри, много они дел совершили?

Дима задумчиво кивнул.

— Кстати, о деле, — сказал он. — Давайте, отче, мирно закончим всю эту канитель с коллекцией, пока этот Звонок не вмешался со своими инициативами.

— И как же мы ее закончим? — спросил Флавиан хмуро.

— Мы с вами прекрасно понимаем, — сказал Дима, — что коллекция должна принадлежать государству, а если точнее, то университету Консовского. Наши претензии на нее незаконны. Так давайте так и сделаем.

— Давай, сделаем, — ухмыльнулся больной старик. — А где она, коллекция?

Дима сдержано кивнул головой.

— Батюшка, мы сейчас дошли до такого напряжения, когда дальнейшее противостояние просто опасно. Я предлагаю, что называется, нулевой вариант, ни вашим, ни нашим. Я догадываюсь, что вы знаете, где коллекция, и не требую ее выдавать именно мне. Но если вы попытаетесь ее продать, или, не приведи Господь, подарить отцу Фотию…

— Не знаю я, — прервал его Флавиан хрипло и закашлялся.

Михаил подскочил, подал ему стакан воды, отец Флавиан отпил и успокоился.

— Не понимаешь ты, — сказал он тихо. — Но я действительно не знаю, где она.

— Батюшка, я восхищаюсь вашей твердостью… — начал Дима.

— Да не в твердости дело, — буркнул отец Флавиан. — Будь я помоложе, я бы еще потрепыхался, но тут уже не до трепыхания. Алексей, покой Господи его душу, припрятал ее где-то в подвале школы, это да. Там всего-то чемодан один, я сам ее видел. Куча давно почерневших монет, и не скажешь, что за нее миллионы платить будут. Так вот, в ту ночь решили мы со Смидовичем коллекцию эту срочно забрать. Алексей был прижимист, недоверчив, но у Леонида были с собою деньги. Не миллион, но были…

Говорить ему было трудно, но он, время от времени останавливаясь для того, чтобы перевести дыхание, продолжал.

— Поторговались мы тогда, но убедили его. Полез он в свой тайник и даже завопил благим матом, потому что умыкнули уже его чемодан. Так вот все и кончилось. Дальше меня по голове стукнули и в шкаф упрятали.

— Звонок? — спросил Дима.

— Больше некому, — сказал Флавиан. — Смидович передо мной бригадира за грудки тряс и грозился ему членовредительством… Так что, где сейчас монеты эти, одному Господу известно.

Дима помолчал.

— А как вы теперь будете перед Фотием отчитываться.

Флавиан хмыкнул.

— А чего мне теперь отчитываться. Пошлю его куда подальше, пусть гуляет. Меня Господь вразумил, пусть теперь Фотий вразумится. А то вот скажу Звонку этому, что Фотий монеты прибрал, так и завертится…

Он хохотнул, и Дима заметил, как послушник Михаил глянул на отца Флавиана с состраданием. Наверное, ему впервые пришлось выслушивать от почитаемого им отца подобные откровения.

— Ладно, отче, — сказал Дима. — Выздоравливайте. Вас Господь вразумил, а меня еще нет. Надо и мне остепениться, да о вечном подумать. Но что будет, если этот Звонок сюда нагрянет, а? Ведь он только на вас подумать может.

Отец Флавиан поднял взгляд, улыбнулся и сказал:

— Я его к тебе отправлю, — сказал он насмешливо.

Дима улыбнулся в ответ.

— Договорились.