Иди ко мне…

— Как ты мог подпустить какую-то психованную курицу к себе так близко?

— А грудь, красоты необыкновенной, мягкая, сладкая, с вишенкой на торте… — Мужские руки уже ласкали мои предательски нахохлившиеся сосочки.

— Мишка, прекрати и отвечай, иначе… — Я заёрзала, ощущая угрозу атаки уже, с другой стороны, и от этого действа она только увеличилась.

— Господи, а глазки, а ротик, а животик. — Он уже разрушил половину моей обороны, прижимая всё сильнее и сильнее.

— Исаев! — Я попыталась вывернуться из капкана его ручищ, но уже конкретно зацепила мужское достоинство, так удачно примостившееся между ног.

Оборона пала, произошла рокировка слов, с кончика языка слетали только охи и ахи. Да, я воистину слаба на передок. Если этот «передок» попадает во владения Мишки Исаева!..

— Никогда не поверю, что ты приняла всерьёз заявление Сергеевой. Ведь так?

Я лежала, вернее то, что от меня осталось, боясь пошевелиться. Причём местом моего приземления являлась обширная грудь моего мужа, накрытая мной, как покрывалом. Что это было? Он высосал все мои силы до донышка. Но как?! Я, как получившая, наконец, долгожданную близость влюблённая дурочка, глупо улыбалась и балдела, вспоминая только что прочувствованные сладкие моменты нашего «разговора». Что-то я не припомню такого запредельного кайфа, это было что-то новенькое. Так, стоп, новенькое! Пока я создавала свои маршруты и круизы, мой благоверный учился на курсах повышения сексуальной квалификации!? И кто ему преподавал? И вечный бой, покой нам только снится…

— Ну что опять? — Мишка заволновался, увидев что-то в моих глазах. — Лиза, давай жить дружно, выкинув всех подлых трусов из наших трусов.

Он думал, что схохмил. А на самом деле, поднял все скопившиеся низменные чувства своей жены. Взрывоопасный коктейль из ревности, жалости к самой себе и обиды, сделал своё дело, разбавил последние всплески здравого смысла.

— Значит, есть, что выбрасывать из трусов. А ты говоришь…

— Да я образно, шутя. Лиза, родная моя…

— Ответь мне на один вопрос. Всего на один. И не пытайся сбрехать, я пойму. Какие такие взаимные, приятные, соединяющие вас с Сергеевой в сладкую парочку, чувства имеют место между вами быть? К гадалке не ходи, тебе с ней было хорошо, и она получила надежду… — Язык не повернулся сказать на что…

Я еле встала, нелегко дался мне этот вопрос. И отголоски паники в глазах Мишки, которые он очень быстро потопил в своих озёрах, не ускользнули от меня. И что? Он молчал. Нет уж, так дело не пойдёт.

— Я имею право получить, наконец, объяснения. Нет никаких сил тянуть дальше лямку недоверия и догадок. Слушаю тебя, Миша.

— Хорошо. Только я сам не всё понял. А разбираться не захотел. Я люблю тебя и только тебя. И только с тобой вижу своё будущее. Поэтому моё решение было однозначным: выплюнуть и растереть. Но я не учёл вибрации твоей нежной души. Сразу скажу, никаких постельных сцен не было. Не могло быть, хотя кое-кто на них явно рассчитывал. Но после небольшого массажа, который эта особа делала по твоей же просьбе, становилось как-то радужно и спокойно, ничего не болело, не дёргалось, поднимались все мужские силы. Внутренний комфорт, остающийся после этих манипуляций, мне никогда раньше не приходилось испытывать. Но как тебе объяснить… Короче, я возвращался в прежнюю жизнь, где ничего не болело, сил — вагон, ясный ум и разноцветные надежды на веки вечные.

— С ней?

— Не говори глупости. Я всегда держал дистанцию. И только там, в кафе, после нашей размолвки, стало как-то паршиво на душе, и я позволил …

— Чужой тётке поврачевать тебя, вернуть тот комфорт, который я не могла тебе дать. Ты себя слышишь, Исаев? Ты только что провёл параллель между ней и мной! И не в мою пользу!!!

— Да нет, нет! Всё не так…

— А как? — Я теряла кислород, хлебая ртом воздух, не проникающий в мои лёгкие. — Ты опять делаешь из меня дуру, мы это уже проходили. Уйди, прошу тебя. Только не забудь одеть маску Януса другой стороной, милой и улыбчивой. Незачем расстраивать родных.

Всё это я говорила, стоя посреди комнаты, совершенно голая, да ещё и с обнажённой до дна душой, теряющей последние капли живительного вдоха… Дальнейшее растворилось в глубине моего толком не соображающего мозга…

Не знаю как, но вышла я уже весёленькая и почти свеженькая после пятиминутного холодного душа. Мишки не было. Мама крутилась на кухне, а отец с Карлом Ивановичем развлекали детей.

— Мамочка! — Звонкие голоса лучше всякого самокопания прочистили разум, заставили откликнуться и сердце, и душу.

Золотые мои девочки. Разные, на любой вкус. Монголочка, татарочка и Матрёшка, как называл Женьку папа. Они неслись наперегонки, и младшенькая, отставая, цеплялась за сестёр, дёргая их за одежду, пока ни промахнулась и ни свалилась со всего маху прямо на пузо. Не столько от боли, сколько от обиды, из глазок брызнули слёзы и её рёв оповестил все окрестности о несовершенности и нечестности бытия. Первым подскочил Карл. Он провёл рукой по голове Женьки, поцеловал ручку и погладил животик. Ву а ля, улыбка озарила личико моей девочки.