Иди на мой голос

Классная дама недолюбливала Фелисию за надменный взгляд, привычку опаздывать и особенно за споры на уроках. Но умение держаться миссис Блау ценила.

Фелис прошла дальше. Темные глаза лихорадочно блестели, обводя гостей. Кажется, моя подруга начинала беспокоиться, и я ободрила ее:

– Он должен здесь быть. Должен.

– Мисс Лайт, мисс Белл!

Мистер О’Брайн, дядя Кристофа, замахал нам с противоположного конца залы. На него обернулись несколько человек, но, не обращая на них внимания, Фелис зашагала вперед; я направилась следом. Рыжие усы мистера О’Брайна топорщились, лысина блестела. Жест, которым он сграбастал и поцеловал поочередно наши руки, был куда теплее и приветливее, чем все обычные лобызания вышколенных джентльменов. Фелис улыбнулась, как и я, но тревожнее. Точно догадавшись о ее мыслях, ирландец обернулся и позвал:

– Упрямец, иди сюда! Тебя ждут!

И из толпы появился он.

Кристоф был в черном, выглядел серьезным и взволнованным. Такой красивый, в лакированных ботинках с довольно высокими каблуками, такой взрослый… не скажешь, что ему тоже двенадцать. Едва увидев нас, он на секунду остановился и, готова поклясться, покраснел, но почти сразу справился с собой и направился к дяде. Приблизившись, он поцеловал мою руку, а когда взял за запястье Фелис, румянец стал ярче.

– Не надеялся на встречу.

– А я надеялась, – просто ответила она. – У вас еще не появилось книг о Сальери?

– Увы, мисс. Поэтому я побаивался вас. И все-таки могу я… предложить вам танец?

Куда пропала ее замкнутость? Фелис смотрела на Кристофа не исподлобья, как обычно глядела на мир. Она улыбалась.

– Да.

– Каков хитрец. – Дядя толкнул племянника локтем в бок. – Но какой неучтивый! Вторая дама тоже нуждается во внимании, ей ты тоже должен танец!

Я покачала головой, ощущая досадную неловкость.

– Лучше пойду съем что-нибудь вкусное.

– Верный выбор! – хохотнул мистер О’Брайн. – Тогда ты упустил свой шанс, Кристоф! Эта дама – моя. Веселитесь.

Он обнял меня за плечи, и мы направились к столику, где стояли дымящиеся бокалы с глинтвейном. Мистер О’Брайн завладел сразу двумя. Он любил сладкое в любом виде: мог грызть кубик сахара, мог поедать плитками шоколад. Я тоже взяла бокал, но напиток казался не таким вкусным без Фелис.

– Милая мисс Белл, вас обязательно пригласят! – решив, что угадал причину моего грустного вида, пробасил дядя Кристофа.

– Не нужны мне танцы. – Я вполне искренне поморщилась.

– Глупости! – Он махнул левой рукой и чудом не испачкал глинтвейном манжету. – Всем молодым нужны танцы и музыка! Так говорили в нашем ро… – он закашлялся и сделал большой глоток, – родном доме, знаете ли, мои сестры обожали музыку.

Фелисия и Кристоф танцевали. Иногда видя подругу, я замечала ее счастливое лицо. Нет… не стоило обижаться. Она заслужила немного радости. И любви, если конечно…

– Он только про нее и говорил, – понизив голос, сказал мистер О’Брайн. – Просто щенок, честное слово! Прямо со дня, как вы к нам впервые заглянули!

– А вы не рады? – удивилась я.

– Что вы! – Он отставил опустевший бокал. – Любовь чудесна, особенно юная!

– Да. – Я вздохнула. – Хотя мы не так долго знакомы, и…

– Для любви немало, – отозвался мистер О’Брайн. – Целый бал!

Немало…

* * *

Долгожданный покой отхлынул; голова раскалывалась. Я снова посмотрела в потолок, потом с усилием присела, поджав к груди колени. Та же комната, обои отходят пластами, потолок закопченный. На подоконнике – яблоко. Ярко-зеленое, совсем как те, которые грыз начальник полиции Блумфилда. Откуда? Его не было.

– Фелисия?.. – позвала я.

Тишина. Но я по-прежнему чувствовала: да, подруга приходила, и она не была призраком. А может, была? Как и тот, кто медленно проявлялся у окна, из вихря снежинок. Кружась, снег словно сгорал; фигура обретала контуры. Темные волосы… черный камзол. Сквозь мужчину еще виднелась рама, но с каждой секундой он становился плотнее.

В его глубоком пронзительном взгляде не было злобы, но это не делало происходящее менее страшным. Диким. Абсурдным. Незнакомец вытянул руку, полускрытую белой кружевной манжетой, и я спрятала лицо в ладонях.

– Сгинь. Сгинь. Сгинь! Я ничем тебе не помогу!

Обнимая колени, я качалась из стороны в сторону. Когда я посмотрела сквозь пальцы, комната была пуста, окно – наглухо закрыто. Совершенно без сил, я сделала затяжку и откинулась на засаленную, испачканную чьей-то кровью подушку. Я хотела назад, в свои кошмарные сны. Это было лучше, чем видеть кошмары наяву.

[Томас]

Сальваторе подцепил пинцетом бусину и кинул в плоскую миску с расплавленной сахарной глазурью. Бусина зашипела и растворилась. Токсиколог слил глазурь в колбу и профильтровывал, потом нагрел и добавил какие-то «проявляющие» реактивы. Когда он получил белый осадок и начал растворять его в серной кислоте, я перестал следить за манипуляциями и мрачно опустил подбородок на руки.