В парке тихо. Летят листья. Он сидит на краю скамьи и понуро ворошит башмаками те, которые сбиваются в стайки. Пора первой его любви – легкое лето – тоже сменилась осенью. Я знаю, что Констанц недовольна его нынешним положением: отсутствием серьезных музыкальных заказов и постоянной должности, количеством времени, проводимого с друзьями, тем, что ему не слишком дается учительство – неусидчивая натура просто не позволяет проявлять надлежащую строгость. А сколько хорошеньких певиц, влюбленных в него… Констанц уже не раз поднимала об этом разговоры. Каждый перетекал в бурную – поистине итальянскую – ссору и заканчивался таким же бурным примирением. И все же я могу представить, насколько это мучает душу.
– Сил нет в этой хмари! Расскажите мне какую-нибудь историю.
– Обо мне?
Я не выказываю удивления просьбой. Вероятно, Моцарт просто хочет отвлечься на что-то постороннее. Правда, я скверный рассказчик, тем более скверный утешитель. Я глубоко задумываюсь, услышав: „О вас“.
– Что вы хотели бы послушать?
– Не о музыке. Может, о вашем брате и сестрах? Я как-то видел в вашем доме чудесный семейный портрет, миниатюру. Вы все были так похожи.
– Пожалуй… все это говорили.
– Любили ваших сестер?
Здесь лучше быть честным, тем более, честность его насмешит.
– Они жаловались отцу, когда я воровал сахар. А я часто воровал сахар. Вы уже могли заметить, что я неравнодушен к сладкому.
– И это заставляет подозревать вас в некоем колдовстве.
Слова сопровождает приглушенный смешок в кулак, и теперь я не на шутку заинтригован.
– Почему же?
– Вы любите пирожные и конфеты, но на вас все еще застегивается жилет.
И он смеется громче. Я улыбаюсь в ответ, пожав плечами.
– Вставать спозаранку, ходить пешком и выбираться на свежий воздух – к Дунаю или в парки… вряд ли это колдовство. Да и быть дирижером не просто. Возвращаясь к вашему вопросу, сестер я любил, но совсем не так сильно, как любил Франческо.
И я рассказываю ему. Рассказываю, одновременно вспоминая и благодаря Господа за то, что не потерял способность помнить. Образы летят перед глазами, каждый заточен в цветной осколок. Как-то Моцарт сказал, что воспоминания похожи на цветные витражи. Правда, в другой раз он назвал воспоминания „отвратительной грязью на башмаках настоящего“. Но первое запомнилось мне больше.