Иди на мой голос

Я ничего не знал, пока не пошли разговоры. Я был против, но в конце концов, подумав, сдался. Деньги бы пригодились, да и заиметь своего человека в Парламенте… соблазнительная мысль. Если бы я и мешал, Август едва ли стал бы слушать. Он вовсю крутил роман с этой курицей, оказавшейся самой настоящей чертовкой, – так он говорил. Они не расставались ночами, иногда и днем; возвращаясь, брат бывал чертовски пьян. Я терпел, уверенный, что, как только они с девчонкой получат свое, мы уедем. Но кое-чего я не предвидел, и девчонка, кажется, тоже. Этот болван влюбился в свою курицу. Заявил, что вообще останется с ней. Не знаю, к чему бы это привело, но тут в доме Лайтов случился пожар. Оба сгорели заживо. Говорят, на той самой кровати, где занимались любовью.

Фелисия, маленькая бестия, выжила и явилась снова. Увидев, какой она стала, я не заподозрил ничего, лишь потом… Но я снова забегаю вперед.

Оказалось, она знает намного больше, чем я позволил Августу рассказать. Она потребовала от меня неожиданного, почти невозможного. Она хотела быть в деле и предлагала в обмен весьма многое. Деньги, а еще свои немалые знания химика. В наличии их я убедился быстро. Она мне кое-что оставила – удивительную взрывчатку, которую я в следующий вечер испытал в заброшенном доке. Мощную и легкую, в разы действеннее всего, чем мы располагали. Я догадывался, что это не все, и тоже… попался, попался, как идиот. Мы договорились.

Меня удивило, что девчонка захотела сначала вернуться в школу. После всего, что она сделала? К маленьким аристократкам? Смешно. Но что-то ей там было нужно, в этом Блумфилде, чем-то она дорожила. Спустя какое-то время мы осуществили ее план – подложить на кровать мертвую шлюху, изобразив самоубийство. Нелегко было, скажу я вам: пришлось обколоть ту девчонку морфием, привезти еще живой, убить чуть ли не на школьном дворе. Я рисковал. Ненавижу убивать, особенно женщин, особенно случайных. Но она напирала. С этой взрывчаткой, с перечислением моим доверенным людям кое-каких сумм она уже взяла меня за глотку. И крепко держала, крепко.

Опознавать «труп» было некому, кроме перепуганных дурочек из класса. Да и полиция не искала ничего подозрительного: они знали, что за год Фелисия Лайт потеряла мать, деньги, да еще что-то произошло с ее женихом. Самоубийство никого не удивило. Да и я постарался: девчонку подобрал одного возраста и роста, с такими же волосами.

Отныне мы почти всегда были вместе. Она последовала за мной в Индию, ее «химия» творила чудеса. Мы здорово трепали англичан: подрывали их форты, дороги, корабли. Конечно, это была капля в море, ведь, как ни печально, единого движения за свободу в Индии по сей день нет. И все же они стали бояться, как никогда. Если бы не чертов Эгельманн, боялись бы до сих пор. Хотел бы я знать, кто вывел его на нас, но… не о том.

Не стану скрывать: с бестией мы сблизились. Как союзники, потом – как любовники, хотя она скорее игралась. Чем больше я узнавал ее, тем непостижимее она казалась. Вроде с самого начала обладала умом взрослой – холодным, стратегическим. Лишь некоторая картинность поступков и слов еще выдавала в ней след бульварных книжек, столь любимых сопливыми юными леди. Но вскоре ушло и это. По сути… дьяволенок вырос в дьяволицу на моих глазах. И я ему помог. Забавно, да?

Помню: когда она поливала кислотой лицо той девчонки, я впервые спросил:

– Не жалко? Могла просто сбежать.

Она ответила:

– Чтобы воскреснуть, нужно умереть. А жалость мешает, если хочешь что-то уничтожить. Мой предок не знал жалости и всегда побеждал.

– А кто твой предок? – рассмеялся я. – Атилла-гунн? Македонский? Дракула?

– Антонио Сальери, – ответила она и улыбнулась мне в ответ. Чокнуто улыбнулась.

Дальше мы говорили только об Индии, но почему-то я все никак не мог забыть ее слова. Сальери… я убедил сам себя: пока девчонка будет полезна, потерплю эту ересь. В конце концов, плевать мне, что она там сочинила. И я думал, так будет всегда.

Пошли годы, годы на революционной волне. Нередко я жалел, что не могу возглавить ее: не все местные доверяли мне, белому, а учитывая, что бок о бок со мной всегда была белая женщина, доверия было и того меньше. Зато денег – достаточно.

Потом Фелисия стала все чаще уезжать в Лондон, иногда и дальше. Могла пропасть на месяц, на два, один раз пропала на полгода и не подавала вестей. Я не знал, чем она занимается, знал лишь, что это не касается дела. Однажды она сообщила, что открыла в Лондоне какой-то клуб. Я не понял, зачем, но это казалось безобидным занятием, а я всегда считал, что женщин нужно чем-то занимать, даже таких, как Фелисия. К тому же клуб неожиданно начал приносить деньги и связи, многие его члены были влиятельными, знали, что творилось вверху и внизу. Фелисия добывала информацию очень ловко. Не раз она в последний момент предупреждала об облавах, карательных рейдах Легиона и многом, что могло погубить нас. Я это ценил.