К моему другу обращается Катарина. Я улыбаюсь уголками губ. Я знаю: это большее, намного большее. Но также знаю и ответ, который прозвучит глухим хрипловатым шепотом:
– Да. Сказка.
И храбрые люди-птицы, которых Моцарт всегда по-особенному любил, здесь становятся счастливыми».
* * *
«…В городе первый снег. Все такое белое, что больно глазам.
– Как думаете… стает или ляжет?
Он наконец послушал врача: тепло одет. Острый нос едва видно под высоким воротником, но перчаток нет, и я с облегчением вижу: кисти рук выглядят лучше. Спали отеки; ногти – привычного здорового цвета.
– Думаю, ляжет.
– Хорошо… только бы не видеть эту слякоть, хмарь, я от нее задыхаюсь.
В парке светло, снег еще не прочертили цепочками следов ни белки, ни птицы. Только мелькают кое-где упавшие поверх белизны листья. Никого нет. Безмолвие и покой. Они нужны в последнее время, я радуюсь им.
– Как ваши дети?
– Они вспоминают вас, ждут с визитом. Навестите нас хотя бы к Рождеству?
– Кто знает. Станци… она особенно сердится в последнее время, если я задерживаюсь по гостям. Упрекает меня в легкомыслии. Все из-за того, что опять…
Он осекается и криво улыбается; продолжать не требуется. Я давно знаю: „опять“ значит „деньги“. Как бы хорошо ни шла „Волшебная флейта“, новых заказов у Моцарта почти нет. Он занимается с учениками, но этого мало. Время отнимают незавершенные заказы, еще не оплаченные. Он не может раздать долги, даже прошлогодние поездки за пределы империи не дали почти ничего существенного. Не удалась и попытка поступить на службу к прусскому королю, чей двор так же, как наш, полон ревнивых фаворитов.
– Друг мой.
Я останавливаюсь и преграждаю ему путь. На тропе никого, и мы могли бы простоять так сколько душе угодно. Но я хочу сказать лишь одно – но видя его глаза.
– Все наладится. У вас многое впереди.
Слишком простые утешения, я сам не из тех, кому они поднимают дух. Но что-то подсказывает: простых слов ему тоже не хватает. Многие из непосредственного окружения разъехались, а усталая Констанц не в силах предаваться даже спасительным обманам.
Он поднимает руку и ловит немного снега. Снег тает.
– Помните, как красиво он оседает на витражах?
– Помню.
Он улыбается:
– Вот и не забывайте. Никогда не забывайте».
* * *
«– Убейте меня.
Что страшнее, чем слышать слова, которые шепчет сломленное существо, в изнеможении распростертое на постели?
– Просто убейте…
Губы обметаны кровавой коркой, глаза, которые он ненадолго открывает, – воспалены. Распухшая, бледная рука хватает мою руку и выскальзывает, падая.
– Нет, нет…