Читаем Идя через рожь полностью

Сэлинджер в очередной раз ощутил себя преданным издателем, которого глубоко уважал и как коллегу, и как друга. Он был в ярости и чувствовал себя оскорбленным. Хэмилтон умолял понять его и простить. Его жена Ивонна и Роджер Мэчел оба обратились к Сэлинджеру по его просьбе, сам он предложил приехать в Америку, чтобы все обсудить, если только Сэлинджер согласится встретиться с ним. Сэлинджер всем отказал. И хотя “Хэмиш Хэмилтон” имел права на первую английскую публикацию следующего произведения писателя, он передал Хэмилтону, что лучше останется ненапечатанным в Англии, чем позволит ему изуродовать еще одно свое произведение. Это были последние их переговоры после почти десятилетия близкой дружбы. С тех пор Сэлинджер не обменялся с Джейми Хэмилтоном ни единым словом.

При всех трудностях в общении с издателями и при всех его жалобах на их методы работы Сэлинджер на протяжении всей карьеры инстинктивно тянулся к определенным редакторам в поисках поддержки, часто смешивая личные взаимоотношения с профессиональными. В результате чисто деловые решения, которые его шокировали, воспринимались им как личное предательство. Он много раз обжигался, попадая в схожие ситуации, но уроков никаких из этого не извлекал. В 1961 году он посвятит “Фрэнни и Зуи” Уильяму Шону, называя его “мой редактор, наставник и (да помогут ему небеса) ближайший друг”. И Шон окажется единственным, кто таковым навсегда и останется. После казуса с Джейми Хэмилтоном подозрительность по отношению к редакторам, и до того бывшая второй натурой Сэлинджера, превратилась в пунктик. Отныне Сэлинджер будет следить, чтобы в договоре на любое издание, англоязычное ли, переводное ли, оговаривалось его право вникать в мельчайшие детали оформления. По этой причине почти все последующие издания Сэлинджера лишены иллюстраций, рекламных текстовок, информации об авторе, за исключением предоставленной им самим, и, что менее всего удивительно, его фотографий. Мало кто из писателей так беспокоился о своих книгах. И хотя многим его придирчивость . казалась блажью, Сэлинджер всегда считал, что таким образом всего лишь защищает целостность своих произведений.

Весной 1960 года Сэлинджер решил, что пришло время выпустить новую книгу, но не обещанный ранее роман о семье Глассов. Он предпочел бросить вызов своим критикам, объединив под одной обложкой “Фрэнни” и “Зуи”. Его амбиции в очередной раз перевесили нежелание иметь дело с издателями, и он вступил в переговоры с Недом Брэдфордом, заменившим в “Литтл, Браун энд компани” умершего Джона Вудберна. При всех стараниях находиться как можно дальше от издательского процесса, Сэлинджер настоял на том, чтобы реклама и оформление книги были с ним до мелочей согласованы. Через Дороти Олдинг он выставил целый ряд требований к “Литтл, Браун энд компани” и поручил адвокатам из “Гарольда Обера” иметь дело непосредственно с издателями. И все-таки через пару месяцев слух о готовящейся к печати книге Сэлинджера просочился наружу и вызвал целую вакханалию в прессе. Причем уровень газетно-журнальной шумихи не мог не вызвать у писателя желания задаться вопросом, тем ли путем он идет.

Первое серьезное посягательство на частную жизнь Сэлинджера совершил журнал “Ньюсуик”, самый популярный наряду с “Тайм” новостной еженедельник. Несмотря на его респектабельность, тактика, избранная им для получения информации о Сэлинджере, напоминала практику современных папарацци. Пренебрегши всем известным желанием Сэлинджера оградить от посторонних взглядов свою частную жизнь, “Ньюсуик” твердо настроился получить желаемое. Журнал послал в Корниш своего репортера Мела Элфина. Элфин целую неделю выслеживал свою жертву, но не смог даже увидеть Сэлинджера издалека. Вынужденный обратиться к его друзьям, соседям и просто знакомым, Элфин обнаружил, что откровенничать с ним никто не расположен, а те, кто был не прочь поболтать, мало что знали про Сэлинджера. Журналисту удалось выведать, что Сэлинджер мог часами разговаривать о музыке, детективах (которые проглатывал пачками), дзен-буддизме, японской поэзии и йоге. Один сосед добавил необычную деталь: незадолго до женитьбы Сэлинджер пристрастился стоять на голове. Однако большинство описаний практически ничего не добавляло к уже известному всем портрету. “Джерри работает, как собака, — сказал Элфину художник Бертран Итон. — Он очень придирчивый художник, постоянно переделывает, шлифует, переписывает”'.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное