Идиллии, эпиграммы

Таково в общих чертах мировоззрение и настроение Феокрита и всей буколической поэзии, порожденной им. Конечно, из этой общей характеристики нельзя с полной достоверностью сказать, кем был Феокрит и другие поэты-буколики, но тип такого поэта все же можно в общем обриссвать: это — человек культурный, любознательный и наблюдательный, но не специалист-ученый; человек с художественными интересами и чутьем, относящийся к самому себе и к людям с добродушным юмором, благожелательный, но пассивный; почти или совсем не религиозный, но чтущий традиции; уважающий семейные устои, но ценящий легкомыслие и красоту; любитель народной поэзии, подшучивающий над суевериями, но интересующийся ими; поклонник красот природы, но только таких, которые не нарушают мирной жизни, а украшают ее.

Исследователи Феокрита нередко спорили о том, кем же был Феокрит и кем были поэты-буколики — сельскими жителями или горожанами? Более вероятно второе. Весь обрисованный выше облик такого поэта скорее гармонирует с блестящей и поверхностной городской культурой эллинизма, чем с жизнью подлинного селянина. Горожанин склонен в городской сутолоке помечтать о сельской тишине, но всем сердцем привязан к городу. Чувство любви к природе нисколько не противоречит этому: именно горожанин, выезжающий временно на лоно природы, высоко ценит и даже смакует ее прелести — правда, только те, которые не нарушают его удобств; постоянный житель деревни органически любит природу, связанную с его трудовой жизнью, но мало говорит об этом. Отношение поэта-буколика к природе есть именно отношение гостя, встречающегося с природой только в светлые моменты, а не родного ее сына,  переносящего  ее  гнев  так  же  спокойно,  как  ее  ласку.

Поэтому неправильно толковать буколическую идиллию как активный романтический протест против пошлой действительности эллинистического города, как стремление вырваться в якобы освежающую наивную жизнь «простого народа». Уход поэта-буколика в деревню — вовсе не бегство протестующей бурной натуры в девственную природу, а скорее выезд горожанина на удобную и красивую дачу в наилучшее время года.

Буколические поэты рисуют точно и с любовью то, что они видят; но тем, как они это видят и изображают, они в значительной мере рисуют и самих себя.

Современники буколических поэтов едва ли сумели высоко оценить их; это видно из того, что их стихотворения были собраны и изданы почти через двести лет после Феокрита (см. выше) и притом не для греческих, а для римских читателей. Автор «Плача о Бионе» был для своего времени прав, когда с грустью говорил:

Умерли с ним и напевы, погибла дорийская песня.

(«Плач о Бионе», ст.  12).

Однако буколической поэзии не было суждено умереть. К счастью или несчастью для нее, ей была суждена долгая жизнь. Буколическую поэзию пытались воссоздать не раз.

Первое свое возрождение она пережила на почве Рима. Римскую литературу нередко упрекали в том, что она была «подражательной»; этот упрек несправедлив, потому что в Риме пытались именно возродить греческие образцы; это возрождение принимало самые разнообразные формы — от точного копирования до свободной творческой переработки; если бы римские писатели не признали греков за достойный изучения образец, то едва ли до прилежных византийских переписчиков дошло бы то, с чего они могли переписывать. Может быть, наиболее справедлив термин «возрождение» именно в приложении к буколической поэзии, которая была собрана и оценена уже под римским господством и вошла в европейскую литературу через Вергилия. Если бы Вергилий не написал своих «Эклог», то мы могли бы вовсе не иметь произведений Феокрита, которые погибли бы как множество других сборников и поэм, тоже изучавшихся в Риме и известных нам только по названию; но став учителем и образцом Вергилия, который не был забыт и в средние века и даже считался предтечей христианства именно благодаря IV эклоге, Феокрит никогда не мог быть забыт.