Читаем Идиот полностью

– Вы в полседьмого выехали из Будапешта, чтобы больше часа проторчать в крипте! Только посмотри на себя! У тебя черные круги под глазами.

– Правда?

– Правда. Что бы подумала твоя мать? Она бы решила, что мы тебя здесь пытаем.

– Нет, она бы решила, что я вырабатываю характер.

– Характер! Два часа в крипте!

Маргит свернула с сельского шоссе на грунтовую дорогу. Телефонные и электрические столбы казались необычайно долговязыми – возможно из-за мелких домиков, белых оштукатуренных коробок с темно-красными крышами. Небольшие участки земли были отведены под высокие лиственные культуры. Когда мы к ним подъезжали, они производили впечатление хаотической чащи, а под определенным углом зрения чудесным образом выравнивались в стройные ряды. Но через мгновение, на подъезде к очередному дому, вновь пускались в полный раздрай.

* * *

В семье Маргит мне предстояло провести только первую неделю. В деревне многие хотят, чтобы у них пожил преподаватель английского, и поэтому мне придется сменить три дома. Почти три недели я буду преподавать, а неделю проведу с детьми в лагере неподалеку от Сентендре.

Семейство Маргит состояло из ее мужа Дьюлы, их детей Норы и Фери и собаки Барки. Еще там была уйма кошек, но в дом их не пускали. Нора раздала им всем имена, ведомые только ей самой. Мне доводилось встречать женщин того же физического типа, что и Маргит, а вот людей, похожих на Дьюлу, я никогда раньше не видела. Жилистый, загорелый, с золотистыми усами, он носил заправленную в джинсовые шорты клетчатую рубаху с длинными рукавами и синюю кепку с козырьком.

– Wilkommen![60] – сказал он, достал мой чемодан из багажника и понес его наверх.

Второй этаж в доме построили недавно; в передней комнате на стенах были видны деревянные балки крест-накрест, из щелей торчал розовый пух теплоизоляции, а с оконной рамы еще не сняли полиэтилен. Вторую же комнату уже полностью завершили, в ней было красиво – желтый ковер, зеленый диван-кровать, стол со стеклянной столешницей и вазой с золотарником, а в углу – небольшое ощерившееся чучело ласки. Когда Маргит увидела ласку, ее лицо напряглось, и она что-то сказала Дьюле; тот пустился в пространные объяснения.

– Муж решил, что у тебя в комнате слишком пусто и что тебе, возможно, понравится эта ласка, – сказала Маргит, повернувшись ко мне. – Можем забрать ее вниз. Никаких обид, – мне было неясно, кто может обидеться – муж или ласка. В любом случае мне казалось очевидным, что если хочешь стать писателем, от чучела ласки отказываться нельзя.

– Ты уверена, что не испугаешься, когда проснешься? – спросила Маргит.

– О, нет, не испугаюсь, – ответила я. Проснувшись, я испугалась.

* * *

Острые, как лезвия, кусочки огурца плавали в ледяном свекольнике. Здешняя свекла входила в полное противоречие с моими прежними представлениями. Посреди ужина Дьюла вышел из дома и вернулся с полуторалитровой бутылкой из-под колы, наполненной домашним, чернильного цвета вином, которое они хранили в сарае. Дьюла наполнил три массивных бокала и взял один, Маргит переводила его слова: я должна чувствовать себя как дома, и если я вдруг ночью проголодаюсь, то могу съесть любую пищу, какую увижу.

Манера речи Маргит напоминала Ивана – она так же произносила мое имя и задала вопросы: какими языками я владею или в каких странах успела побывать? Маргит бывала в Париже, Вене и Петербурге, когда тот еще назывался Ленинград. При советской власти она двенадцать лет изучала русский, но всё забыла.

– Очень жаль, – сказала она, – такой красивый язык.

Раз в два года Маргит ездила в Лондон с группой учеников. В последнюю поездку дождь лил каждый божий день, поэтому они ежедневно после полудня только тем и занимались, что распивали у нее в номере скотч. В баре они пить не могли, поскольку большинству еще не исполнилось восемнадцать. Маргит это казалось странным, поскольку в Венгрии нет возрастного ценза на алкоголь, да и кроме всего прочего, разве она всё равно не несет за них ответственность – хоть в баре, хоть в частном номере? А скотч в Лондоне весьма недурен.

Маргит спросила, что я думаю о сериале «Скорая помощь», который только что начал идти в Венгрии. Ей показалось, что он не такой глупый, как «Даллас».

* * *

После ужина настало время наведаться на поля. Всё семейство погрузилось в машину. Стоило Дьюле открыть багажник, Барка сразу запрыгнула внутрь и улеглась – похоже, она всё время так ездит. Маргит с детьми забрались назад, я села рядом с водителем и пристегнулась. Дьюла стал что-то кричать, размахивая руками.

– Он говорит, ему как водителю можно доверять, – засмеялась Маргит. – С ним безопасно, к тому же это совсем рядом.

Я сразу отстегнула ремень. Веселье лишь усилилось.

– Нет-нет, – сказала Маргит, – с ремнем ты будешь чувствовать себя в безопасности! – Я ответила, что когда застегиваю ремень, этот никак не связано с моей оценкой безопасности, я делаю это автоматически, поскольку дома пристегиваться требует закон. Они снова развеселились. – Если по дороге в поля нас поймает полицейский, он может посадить тебя в тюрьму!

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературное путешествие

Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают
Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни. Ее увлекательная и остроумная книга дает русскому читателю редкостную возможность посмотреть на русскую культуру глазами иностранца. Удивительные сплетения судеб, неожиданный взгляд на знакомые с детства произведения, наука и любовь, мир, населенный захватывающими смыслами, – все это ждет вас в уникальном литературном путешествии, в которое приглашает Элиф Батуман.

Элиф Батуман

Культурология

Похожие книги

Последний рассвет
Последний рассвет

На лестничной клетке московской многоэтажки двумя ножевыми ударами убита Евгения Панкрашина, жена богатого бизнесмена. Со слов ее близких, у потерпевшей при себе было дорогое ювелирное украшение – ожерелье-нагрудник. Однако его на месте преступления обнаружено не было. На первый взгляд все просто – убийство с целью ограбления. Но чем больше информации о личности убитой удается собрать оперативникам – Антону Сташису и Роману Дзюбе, – тем более загадочным и странным становится это дело. А тут еще смерть близкого им человека, продолжившая череду необъяснимых убийств…

Александра Маринина , Алексей Шарыпов , Бенедикт Роум , Виль Фролович Андреев , Екатерина Константиновна Гликен

Фантастика / Приключения / Прочие Детективы / Современная проза / Детективы / Современная русская и зарубежная проза
Хмель
Хмель

Роман «Хмель» – первая часть знаменитой трилогии «Сказания о людях тайги», прославившей имя русского советского писателя Алексея Черкасова. Созданию романа предшествовала удивительная история: загадочное письмо, полученное Черкасовым в 1941 г., «написанное с буквой ять, с фитой, ижицей, прямым, окаменелым почерком», послужило поводом для знакомства с лично видевшей Наполеона 136-летней бабушкой Ефимией. Ее рассказы легли в основу сюжета первой книги «Сказаний».В глубине Сибири обосновалась старообрядческая община старца Филарета, куда волею случая попадает мичман Лопарев – бежавший с каторги участник восстания декабристов. В общине царят суровые законы, и жизнь здесь по плечу лишь сильным духом…Годы идут, сменяются поколения, и вот уже на фоне исторических катаклизмов начала XX в. проживают свои судьбы потомки героев первой части романа. Унаследовав фамильные черты, многие из них утратили память рода…

Алексей Тимофеевич Черкасов , Николай Алексеевич Ивеншев

Проза / Историческая проза / Классическая проза ХX века / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза